Главная страница "Первого сентября"Главная страница журнала "Классное руководство и воспитание школьников"Содержание №11/2010

Живые истории

Глазами учителей

Валентина Гусева ,
д. Кладово, Пошехонский р-н, Ярославская обл.

Зачем ты это сделал?

О вражде и любви

Когда долго работаешь с классом и каждого ребенка воспринимаешь как собственного, то очень легко понять, что возникшее вдруг поведение, вызывающее гнев окружающих, – это всего лишь знак, что ребенку нужна помощь.

К сожалению, классный руководитель просмотрела тот момент, когда между Пашей и Верой Ивановной возникли прохладные отношения, причем не просто возникли и через какое-то время прошли, нет, они от класса к классу, будто снежный ком, росли, усложнялись и совершенно не поддавались корректировке. Классная ломала голову над тем, почему эти, в общем-то, симпатичные люди будто специально обкрадывают друг друга, нарочно выискивая, в чем бы еще уличить, как бы еще побольнее друг друга ударить. А и проблема-то порой величиной с рыбью ногу, если посмотреть на нее со стороны.

Вот мальчишка нарисовал что-то в новом учебнике. Почему? Да кто же это может объяснить? Почему мы в минуты раздумий или душевного волнения рисуем на всем, что попадается под руку? Почему великий Пушкин рисовал на полях своих рукописей? Кто это сейчас возьмется объяснить? Вот и мальчишка сейчас ни за что не возьмется ответить на это гневное “почему?”. Гнев учительницы понятен лишь отчасти. Это раньше можно было переживать о том, что на следующий год учебник достанется другим ученикам, допустим, девочкам, аккуратисткам и старательницам. Возникал вопрос: приятно ли им будет смотреть на эти вполне пристойные художества? Ответ напрашивается сам собой: конечно, неприятно. Теперь учебники – полная собственность учеников. Но даже если Паша передаст кому-то свой учебник (или продаст, что нынче тоже вполне допустимо), все равно червячок сомнения гложет: а стоит ли все это так драматизировать?

Никогда не забуду урок, когда читали мы “Евгения Онегина” и на одной из страниц хрестоматии мелькнула торопливая надпись: “Сашка! Я люблю тебя!”. Как вспыхнуло и залилось краской лицо девочки за первой партой, будто эта надпись – послание из прошлого, послание ей, ей одной. Тут и “письмо Татьяны” пришлось кстати, и выпускников мы вспомнили, и о романтике первой влюбленности поговорили. А надпись так и осталась в книге – теперь уже исторический документ.

С надписью же Паши этого случиться не могло, потому что колесо взаимной неприязни уже покатилось – как его остановишь?

А тут пришли в школу новые учебники, бесплатные, но не на весь класс. Вот и появился у учительницы подленький шанс поквитаться со строптивым подростком. Большинству – новые учебники, а ему в числе других неугодных – нет. Изгой. Не пишет, не читает, чем весь урок занимается? А занимается тем, чем только и можно заниматься в данной ситуации, – строит план мести. Темные мысли рождают темные дела.

В перемену, когда все дети выбежали на улицу, на весеннее солнышко, а учителя уединились в учительской – школа погрузилась в тишину, – он с остервенением разрисовал стены кабинета. Вернувшись туда на следующий урок, учительница ужаснулась: класс превратился во что-то жуткое.

А на фоне этих черных кругов сидел он, красивый, высокий, широкоплечий, с чуть нагловатой улыбкой, притаившейся в уголках пухлого детского рта, и настороженным взглядом: что будет дальше? А дальше все понятно: учительница помчалась искать (извините!) козла отпущения. А козел отпущения в школе кто? Правильно – классный руководитель. Вот к нему она и примчалась, бесцеремонно распахнув дверь класса, где та, кстати, тоже вела урок.

Когда она еще в коридоре услышала взволнованный голос немолодой уже учительницы, а потом увидела в проеме двери ее перекошенное гневом, негодующее лицо, ей стало боязно. Боязно за учительницу, за ее нервы и зашкаливающее по любому поводу и без повода давление, но еще больше она испугалась за того, кто сидел в классе и ждал возмездия. В тот миг она почему-то с ужасом вспомнила портрет революционера из старого учебника истории, который в ожидании казни сошел с ума.

Решение следовало принять молниеносно, хотя она и прекрасно понимала, что поспешное решение единственно правильным оказывается редко. “Спокойно, только спокойно, – сказала она себе. – Я иду на помощь ребенку, моему расшалившемуся ребенку. Нас свела судьба, мы знаем друг друга пять лет – это ли не залог того, что предательство невозможно? И выбираться нам из этой истории вместе”.

Вошла в класс. Кладу руку на плечо, смотрю в бездонность его красивых карих глаз: зачем? Чего ты хочешь? Он опускает глаза, но и по вихрастой макушке читается его страстное желание перестать быть изгоем. Легкое прикосновение, лишь им одним заметное, и разом, словно краюху хлеба пополам, делит она эту вину на две части. А вот уже и он, словно почувствовав облегчение, распрямляет спину.

“Будет у нас с тобой новый учебник. Но понимаешь, учебники сейчас дорогие, родителям покупать трудно, спонсоров найти еще труднее. Учебники надо беречь… А чтобы Вера Ивановна нам поверила, мы письменное обязательство напишем, что сдадим в конце года словно новенький. Он после тебя, может быть, Юльке достанется, ты только не забудь на задней сторонке написать, что это ты с ним работал. Они на будущий год вспоминать тебя будут”.

Он почти не верит, что гроза миновала, смотрит удивленно то на нее, то на учительницу, то переводит взгляд на стену.

“А это мы с тобой после уроков смоем, по-моему, у нас еще остался в классе порошок после генеральной уборки”.

Возвратившись к себе в класс, она вдруг начала терзаться мыслью, что приняла не совсем верное решение. Что-то подсказывало, что слишком унизительным будет для парня ползать вокруг этой стены у нее на глазах. Как поступить? Выход, как это часто бывает, помог найти его величество случай: в кране не оказалось воды.

“Ты иди, – сказала она ему. – Иди, а я приду завтра пораньше и быстренько все ототру, порошок другой принесу, с этим мы, пожалуй, долго промучаемся”.

Утром она прибежала в школу пораньше, надеясь все сделать до прихода коллег, которые и так то и дело упрекают ее в попустительстве.

Засучив рукава, вошла в класс. И обомлела. Стенка сияла словно зеркальная.

“Кто? Сестренка? Мама? Сам?” – терзалась догадками, но так и не стала ничего выяснять у технички тети Шуры, что сделать было совсем нетрудно. Да и вообще махнула на эту историю рукой: скоро другие истории подоспели.

Фото www.shutterstock.com

TopList