Две разные победы

Праздник Победы младше самой победы на двадцать лет. Всего один год после окончания Великой Отечественной войны советские граждане отмечали его как полноценный праздник, получив выходной. Уже в 1947 году выходной 9 мая был отменен, и это имело не только практические последствия в жизни каждого советского человека, но и определенное идеологическое значение.

Забывание войны

В войне как основе государственной мифологии власть в послевоенное время не нуждалась, да и не очень могла ею в этом качестве воспользоваться. Слишком свежи были воспоминания о том, что происходило на самом деле, и слишком далеки они были от той торжествующей картины военных лет, которая нам сегодня хорошо знакома по многочисленным фильмам.

Свою роль сыграли, возможно, и политические мотивы. В Кремле, как никогда раньше, опасались усиления политической роли армии. Можно было бы, конечно, воспользоваться проверенным в сталинские годы методом – устроить очередную волну репрессий. Но делать это против армии-победительницы пока было слишком рискованным. Поэтому избрали тактику постепенного выдавливания. В этом смысле отмена официального празднования Дня Победы стоит в том же ряду, что, например, почетная ссылка маршала Жукова в Одессу – чтобы не создавать конкуренции ни вождю Иосифу Сталину, ни олицетворяемому им коммунистическому мифу.

В наши дни часто сетуют на то, что войну постепенно забывают, но первую попытку забывания событий 1941–1945 годов инициировало само государство. И что еще более удивительно, возможно, именно этим оно невольно способствовало появлению наиболее реалистичных оценок военных лет во всём их трагизме.

Со смертью Сталина и наступлением “оттепели” говорить о войне стало можно почти откровенно. Появившиеся в те годы книги и фильмы куда меньше отдают “ура-патриотическим” глянцем, нежели произведения нынешней эпохи, – казалось бы, куда более свободной. О подобной свободе в изображении событий, скажем, 1917 года оставалось только мечтать. А причина – в том, что война всё еще не была “священной коровой”, покушаться на официальный образ которой категорически воспрещалось.

Потребность в празднике

Привычный нам сегодня образ войны и Победы начал складываться на исходе “оттепели”, когда руководство СССР стало отчаянно нуждаться в новой идеологии, которая могла прийти на смену революционному пафосу первых десятилетий советской власти, всё более заметно терявшему хоть сколько-нибудь реальный смысл. Тут-то и вспомнили о войне. Неслучайно социолог Борис Дубин не без иронии назвал Великую Отечественную “главным событием брежневской эпохи”.

В год двадцатилетия победы над Германией 9 мая вновь обросло необходимыми атрибутами настоящего праздника, среди которых выходной совершенно необходим. Впрочем, необходим, но не достаточен. Поэтому, если бы в народе не существовало реального запроса на праздник, едва ли даже массированное внедрение смогло бы сделать его по-настоящему всенародным. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на то, как современные россияне относятся к введенным за последние годы памятным датам.

На праздник Победы запрос был. Поколение победителей – им было уже за сорок – из статуса молодого окончательно перешло в ранг зрелого. С каждым годом ветераны, с одной стороны, становились менее пассионарными, а с другой, всё больше нуждались в общем признании своих заслуг. Поэтому до предела героизированная война, которую предложило брежневское руководство СССР, вполне удовлетворяла их чаяниям.

У руководства был свой интерес. Необходимость новой идеологии ощущалась всё острее. Всё меньше энтузиазма у советских граждан вызывали повторявшиеся, как заклинания, обещания скорой победы коммунизма во всем мире. А значит, строить национальную идентичность, обращенную в общее счастливое будущее, становилось всё проблематичнее. А если не будущее – значит, прошлое. На роль общей, объединяющей всех истории Великая Отечественная годилась как нельзя лучше. Тем более что последние страхи возможного военного переворота окончательно рассеялись: в командовании просто не осталось военачальников, чья харизма была бы хоть сколько-нибудь сравнима с харизмой маршалов Победы.

В Дне Победы – точнее, во всей официозной помпе, сопровождавшей праздник, – отразились основы новой советской идеологии.

Победа по-брежневски

Собственно, всё главное было сказано в речи Леонида Брежнева “Великая победа советского народа”. Ветераны войны, к которым принадлежал и сам новый лидер советского государства, приобретают статус хранителей безусловных нравственных ценностей, “незыблемых устоев” и вообще “лучших качеств советского человека”.

Сама же война описывалась главным образом как огромная историческая панорама, где индивидуальной судьбе “маленького человека” находится место исключительно в общей судьбе народа. От трагичного и отличающегося обилием полутонов изображения Великой Отечественной в предыдущие годы осталось лишь известное словосочетание из песни: “праздник со слезами на глазах”. Оно передает горечь потери близких и ужас смерти. Однако нет ни намека на драматические коллизии военных лет, когда человек порой в самых разных смыслах оказывался перед выбором между плохим и очень плохим. Образ войны оказался принципиально одномерен: здесь хорошее, здесь плохое, любое сомнение – уже почти предательство.

Бестселлерами становятся панорамные произведения: “Блокада” Александра Чаковского и “Горячий снег” Юрия Бондарева. Советский кинематограф отвечает на народно-государственный заказ такими эпическими лентами, как “Освобождение” или “Вечный зов”.

Альтернативный взгляд на войну, естественно, не приветствовался. Оппонировать разрешалось в лучшем случае представителям так называемой “лейтенантской литературы”: Семен Гудзенко, Александр Межиров, Григорий Бакланов и некоторые другие. Не без труда и в очень ограниченном числе копий вышел на экраны фильм Владимира Мотыля “Женя, Женечка и “катюша””, сценарий которого был написан в соавторстве с Булатом Окуджавой. Естественно, у советского человека не было никаких шансов обнаружить на книжных прилавках диссидентскую литературу, касающуюся Великой Отечественной. А ей довольно много внимания уделил, например, Александр Солженицын в “Архипелаге ГУЛАГ”.

Война без нацизма

Пожалуй, один из самых важных моментов в том образе победы, а точнее войны, который достался нам в наследство от брежневской эпохи, – это взгляд на врага, то есть на Германию. Любопытно, что еще со сталинских времен закрепилось словосочетание “фашистская Германия”, несколько искажающее специфику гитлеровского государства.

Это не просто неточность, она отражает глубокое непонимание идеологии врага, непонимание, какое зло было побеждено действительно героическими усилиями советского народа. Неслучайно так часто можно услышать слова о том, что после просмотра “Семнадцати мгновений весны” зрителю трудно не проникнуться симпатией к главным гитлеровским карателям. Дело не только в блистательной игре Леонида Броневого и Олега Табакова, но и в том, что об их преступлениях говорится лишь вскользь.

О “людоедстве” нацистов было известно в основном на примере замученных партизан и мирных жителей. Однако очень характерно, что еврейская тема старательно затушевывалась, – о Холокосте в Советском Союзе практически не говорили. То есть фактически исчезла ключевая системная особенность нацизма, его самая характерная и одновременно отвратительная черта – идея о расовом превосходстве.

Для официального советского взгляда на войну было чрезвычайно важно подчеркнуть, что гитлеровская Германия несла смертельную угрозу нашей стране, а все остальные народы собиралась поработить, но подробности “порабощения” оставались за кадром. И это понятно. Советские пропагандисты не могли не чувствовать известную схожесть большевистской и нацистской практики управления и, конечно, не могли допустить опасных ассоциаций у простых советских граждан.

Что же касается темы Холокоста, то почти неприкрытый антисемитизм позднесталинского времени (достаточно вспомнить борьбу с космополитизмом и “дело врачей”) в последующие годы сменился его более завуалированным вариантом, связанным главным образом с острым противостоянием с Израилем. Тем не менее, в СССР, где для евреев была практически закрыта дорога в ведущие вузы и на лучшие рабочие места, о животном антисемитизме Гитлера старались лишний раз не вспоминать.

Эти моменты и сделали наш День Победы чрезвычайно локальным праздником. Главный его атрибут – традиционные военные парады на Красной площади, которые, к слову, проводились не ежегодно, а лишь несколько раз: в 1965, 1985 и 1990 годах, – должен был продемонстрировать военную мощь СССР, показать, что мы по-прежнему готовы к отражению агрессии, но иного посыла фактически не содержал. Между тем весь мир в этот день вспоминает об ужасах нацистских лагерей и трагической судьбе жертв нацизма. Мы, несомненно, имеем право на свою, Отечественную, войну, но важно помнить, что победили мы не только в ней, но и в войне мировой. И победили, пожалуй, самую страшную идеологию в истории человечества.

Если этого не произойдет, то велик риск, что с течением времени, с неизбежным уходом ветеранов война для сегодняшних подростков и уж наверняка для их детей окажется лишь одной из многих страниц нашей истории, подобной Отечественной войне 1812 года или Куликовской битве, – полной героизма, но личностно фактически не значимой. Между тем осознание Дня Победы как праздника победы над нацизмом со всеми его ужасами не только наполнит его новым смыслом, но и действительно увековечит огромный подвиг, который совершили наши предки.