Обрыв

“Ты ведь любишь осень? Вот такую, как сегодня, с кружевом разноцветных листков, прозрачным воздухом, горьковатым запахом дыма и полыни за школьным забором…”

Косые, летящие слова, легкий знакомый почерк, такой слегка небрежный и вроде бы несерьезный. Но это, безусловно, Олег, один из самых тонких и глубоких моих учеников, знающий и обожающий литературу, хотя в будущей профессии ему нужны будут совсем другие учебные предметы.

В недоумении закрываю тетрадь и снова смотрю на обложку. Всё верно – это тетрадь Олега Т., ученика 11-го “А” класса, только не подписана первая строчка – для сочинений. А я в ночной тишине проверяю очередное сочинение своих ребят по раннему творчеству М.Горького. А осень и полынь за школьным забором к нашей теме отношения вроде бы не имеют. Хотя Олег – личность, конечно, поэтическая и творческая, но это как-то совсем странно.

Снова открываю тетрадь: “Это ведь наша последняя школьная осень, понимаешь? Конечно, понимаешь. Но ты сейчас думаешь не об осени – ты пишешь сочинение”.

Ну вот, наконец-то. Но ведь вступление к работе неудачное, отмечаю я, уж очень далекое и затянутое и, главное, совсем не в стиле Олега.

...ее волосы, в небе летящие,
Он забыть не сумел.
В синеве над кудрявыми чащами
Тонкий профиль летел.

“Знаешь, Лена...”

В висках застучало, стало жарко. Машинально захлопнула тетрадь. “Знаешь, Лена…” – нет, это точно не сочинение. Что же тогда и почему оказалось у меня? Тетрадь сдавали все сегодня, но в разное время: кто раньше, кто позже, кто вообще дописывал на перемене. Но каждый подходил к столу сам и отдавал мне тетрадь. Когда подходил Олег? Не помню. Перепутал тетрадку? Это с его-то ответственностью и пунктуальностью? “Знаешь, Лена...” Переворачиваю листы, не читая, – обычный объем классного сочинения. А к последней странице прикреплен маленький листочек.

“Татьяна Николаевна! Вы, конечно, уже все поняли… Вы ведь всегда всё понимаете... Не волнуйтесь, спокойно всё прочитайте (я не перепутал тетрадь!) и решите сами, что с этим делать… А сочинение по Горькому я принесу завтра. Извините меня. Олег”.

То ли тетрадка, то ли, наоборот, но глаза невольно пробегают по этой коротенькой записке вновь и вновь…

“Вы, конечно, уже всё поняли…” Поняла. Это письмо Лене М., однокласснице. Тоненькая, стройная, с льняными волосами и выразительными карими глазами. Лена улыбчива и приветлива, практически со всеми в классе в хороших отношениях. При этом очень серьезная и строгая, я бы даже сказала, что в ее хрупкой фигуре таится недюжинная сила, которую она то ли скрывает как-то подсознательно, то ли сама еще толком не осознает. Прекрасно рисует, занимается в художественной школе и оформляет все наши литературные вечера.

В синеве над кудрявыми чащами
Тонкий профиль летел…

Да, это о ней, причем как-то очень точно, хотя вообще-то это стихи Игоря Шкляревского, я сама когда-то читала их ребятам.

Если свет переходит в материю –
Вот она!

“Знаешь, Лена, наверное, этот свет виднее осенью. Осенью простора больше, определенности, ясности. И даже если дождь. Ты ведь тоже любишь дождь?”

И это тоже о ней. Действительно, она из тех людей, которые несут в себе особый свет. Темные грустные глаза, несмотря на ее обычную улыбчивость и приветливость, как-то приглушают этот свет, и кажется, что она несет в себе какую-то тайну, загадку… девочка, конечно, удивительная. Но, во-первых, в классе немало и других не менее интересных девочек. А, во-вторых, Олег, по-моему, в ее сторону никогда и не смотрел. Или это я такая слепая? Или действительно осень?

Это осень виновата,
По-другому тут не скажешь.
И грустить нам рановато,
Только сердцу не прикажешь…

Когда же это с ними произошло? Сколько он носит в себе это чувство? И почему так грустно всё? Лена в явном виде не дружит ни с кем, и вне школы тоже, я знаю точно. А в школе все ребята как-то вместе: и на репетициях наших, и в походах в лес, на речку. Мне нравятся их отношения, умение чувствовать друг друга, ситуацию, умение быстро переключаться от шутки, иронии, хохота на серьезные взрослые темы. Мы долго к этому шли, и теперь, в последний школьный год, я втайне очень горжусь, что у них (или у нас?) все получилось.

И вот эта тетрадь. И эта записка: “… и решите сами, что с этим делать…”.

В висках стучит “…решите сами…”. То есть он мне просто вручил свою судьбу. И многоточия, многоточия тихо кричат о чем-то еще не сказанном. Хотя о чем еще говорить? И как же я это всё решу? И должна ли? Ведь это его задача. И робкий он только внешне. Когда отвечает на уроке, краска приливает к щекам – так уж он устроен. Но мы-то все знаем, что человек он сильный, умный и при этом довольно тонкий и гармоничный.

“А помнишь тот венок из листьев в парке, который тебе сплела Наташка? Ты в нем так и шла до автобуса, а Витька сказал: “Как же это мы не взяли фотоаппарат...”

И вот сам он ей ничего не сказал. Просит меня. Ну да, письмо адресовано Лене, он к ней прямо и обращается. А читаю его я. А потом передаю ей. Снова стало жарко и душно. Открываю форточку. Ночной город. Осенний город.

Я хочу подарить тебе осень,
Ту, что ветер на крыльях принес
От нетронуто-сумрачных сосен
И обиженно-голых берез.
Лето прячется в желтой пороше,
Обещает: “Я скоро вернусь”,
Оставляя нам память о прошлом,
Растворенную в воздухе грусть.

Но ведь это очень личное, нельзя, чтобы вмешался третий… и что же тогда?

В этой радуге листьев и света
И в рябиновых отблесках зорь
Ходишь ты по осени где-то,
Доверяешь ей радость и быль.

Значит, что-то не складывалось в их отношениях. Скорее всего, и отношений-то не было – я бы заметила. И что-то такое он чувствовал, что мешало ему к ней подойти. Не настолько он нерешительный, тут что-то другое.

Если сердце вдруг сдавит досада,
Горьких мыслей нахлынет река,
Посмотри, как в огне листопада
В дождь пускаются облака.
Улыбается ветер курносый
И кричит из березовых снов:
“Слышишь, я дарю тебе осень,
Всю до капельки, как любовь.

Всё, хватит. Уже почти утро. Сочинениям придется подождать. Поговорю с ним завтра, хотя по времени уже сегодня.

Но разговора почти не получилось.

– Ты уверен, что тетрадь надо передать именно мне?

Молча кивает.

– А как объяснить?

Пожимает плечами.

– Может, сам отдашь?

Пауза. Молчание. Как-то очень тяжело. Наконец, медленно, как при зубной боли:

– Нет. Если Вы сможете…

И пошел.

Он очень хороший парень. И она тоже замечательная. Повзрослевшие дети. Мои ученики. Любимые ученики. И класс в целом замечательный.

“Вы всегда все понимаете…” Стараюсь, я ведь учитель. И с ними пятый год.

И в школе тоже пятый год. Что-то уже умею. Что-то… Потом, много позже, один из моих учеников скажет, что самое главное для учителя – это умение слушать. То есть не объяснять, не добиваться понимания, но учиться слушать. Просто слушать. Получается, им, детям, повзрослевшим и поумневшим, надо выговориться. И для роли слушателя они выбирают учителя. Значит, больше некого. Значит, надо слушать. Ведь это, понятно, еще и неплохой вариант. Для них, детей. А для меня? “Решите сами…” Вот так вот просто – и судьбу свою в ваши руки. “И крохотное сердечко раскроется на ладони”. Нет, конечно, не просто – сколько переживаний, сомнений, страданий…

– Знаешь, Лена… – это уже я. Внимательные грустные глаза, готовность к диалогу – мы ведь часто разговариваем, о книгах, писателях, подготовке к литературным вечерам, о репетициях, декорациях, да много о чем. Всё, как обычно. Если бы…

Я тщательно подбираю слова, говорю что-то о сложности человеческих чувств, об их непредсказуемости, зыбкости, хрупкости… Еще о чем-то говорю…Наконец, сообщаю, что эту тетрадку не я должна бы ей отдать. Но так уж получилось, может быть, не совсем по правилам. Но это очень важно для нее – прочитать.

Взглянув на тетрадь, она как-то буднично спросила: “Можно, я прочитаю это здесь?” Я предполагала, что она захочет ее сразу забрать, вернее, заберет и уйдет. Но… Прочитала она только первую страницу, а может, и ее не дочитала. Закрыла, протянула мне.

– Я не буду это читать.

– ?

– Это уже неважно. Совсем неважно.

Такой реакции я никак не ожидала. Это ведь как “Я помню чудное мгновенье”, или сонеты Лауре, или “Любовь моя, цвет зеленый…”, или “И у двери недоступной, далеко, Только раз поцеловались – вот и всё”. Вот и всё. Я как-то сразу поняла, что это действительно всё. Читать не будет. Тетрадь не возьмет. Это как обрыв, просто обрыв. В голове почему-то пронеслось: “Обыкновенная история”, “Обломов”, “Обрыв”. Господи, причем здесь это?

Мы долго с ней говорили. Вернее, говорила я. Пыталась что-то объяснить – я-то прекрасно понимала, какой Олег замечательный парень. Мне очень хотелось, чтобы она если не поняла это, то хотя бы присмотрелась. Слушала она спокойно, но спокойствие было какое-то застывшее, оцепенелое, неживое. Не перебивала меня, не возражала. Когда я выдохлась, коротко рассказала об одном эпизоде. Они вчетвером, она с Наташей, Олег и Витя, возвращались вечером от меня (я болела, они приходили навестить). По дороге привязались какие-то парни – и мальчики… ушли вперед и там, на расстоянии, их дождались. Всё. До дома дошли молча. На другой день в школе ребята извинились. И было это уже давно, с полгода примерно. И никто ни с кем не ссорился, отношения не выяснял, всё как обычно. Вроде бы.

Она так и не взяла тетрадку. Я не смогла ее убедить. Может быть, не хватило опыта. А может быть, в шестнадцать лет не признается право на ошибку.

Я боюсь потерять это светлое чудо,
Что в глазах твоих влажных застыло в молчанье…

Он блестяще закончил военное училище – мечта его мамы. Пока учился, присылал мне к праздникам нежные и трогательные открытки, иногда со стихами. Не знаю, как эта нежная и поэтическая душа уживалась с военным режимом. После окончания почти сразу же женился на медсестре из своей части. Растит сына и дочь. Карьера сложилась удачно.

Она закончила художественное училище и институт. Замуж не вышла. Одна воспитывает двоих сыновей-близнецов. “Если свет переходит в материю…” Внешне мало изменилась, хотя живется ей нелегко.

После школы они не виделись ни разу. Что каждый из них вспоминает, не знаю. Жалеет ли о чем-либо кто-то, тоже не знаю. Мы об этом никогда не говорим. Главное ведь – никому не причинить боль. Даже сейчас. Даже случайно.

Старая тетрадка, так потрясшая меня когда-то и случайно попавшая на глаза теперь, снова отправляется в глубокий архив. Жизнь идет по своим рельсам, что уж тут обсуждать… А стихов замечательных сколько! Например:

И сказал он ей: “Анна-Валерия,
Веке в двадцать втором,
Если в свет переходит материя,
Мы друг друга найдем”.

Или:

Даже если на землю вернемся
Мы вторично, согласно Гафизу,
Мы, конечно, с тобой разминемся,
Я тебя никогда не увижу.

В любом случае продолжения не будет. Это невозможно, потому что это невозможно. Сильные, цельные натуры сами совершают свой выбор. Вот уж действительно “каждый выбирает по себе”. Они и выбрали. А мои ностальгические воспоминания… Наверное, прикосновение к чужой тайне, чьей-то судьбе всегда потрясает, изумляет, завораживает… Прикосновение было мгновенным, а загадка, тайна осталась.

Это было не птичье крыло,
Это лист на ветру трепетал.
Только не было ветра в тот день.

Фото Д.Поляковой