Муха

Идея создать в каждой параллели среднего звена отдельные классы отличников сама по себе сомнительна. Но часто администрации школ она кажется очень удачной. В каких отношениях между собой при этом окажутся дети и какую позицию относительно каждого из классов займут учителя – большой вопрос.

Класс отличников

Завучи по учебной и воспитательной работе тщательно проштудировали личные дела пятиклассников и отобрали в будущий 6-й «Д» лучших детей – тех, кто учится на пять или с парой-тройкой четверок, ведет себя примерно и, без сомнения, соответствует гордому званию гимназиста.

С 6-м «Б», где я училась, возникла проблема: только отличников у нас было человек десять, а уж тех, кто учился с одной-тремя четверками, – и того больше. Смысла делить такой сильный класс явно не было, и нас оставили в покое – то есть нашим родным коллективом, в котором мы уже проучились четыре года.

Итак, первое сентября наша параллель встретила в следующем составе: 6-е «А», «Б», «В» и «Г» классы, полные обычных детей, и 6-й «Д» класс – с детьми избранными, можно сказать, детьми первого сорта.

Избранность дэшек проявлялась во всем: им был выделен лучший в школе кабинет, их разделили не на две, а на три группы для изучения иностранного языка, ввели дополнительные предметы. Ребята из этого класса заходили гордо по коридорам и стали поглядывать на всех свысока.

Для моего же класса осталось все без изменений, и, надо сказать, нас, детей, это ничуть не расстраивало. Мы прежде всего были счастливы, что остались все вместе – класс был дружный, веселый, инициативный; были рады, что нам не сменили полюбившихся учителей, что мы остались все в том же классном кабинете физики, где есть чудесная комната – препараторская. В ней за разговорами, играми и чаепитием проходила немалая часть нашей внеурочной жизни. До дэшек нам не было никакого дела – мы их, в общем-то, и не знали, так как мероприятий, где бы участвовала вся параллель и ребята могли познакомиться между собой, у нас в школе не проводилось, учителя по предметам в наших классах тоже были разные.

Родители же смотрели на проблему иначе. Наш родительский комитет частенько стал наносить визиты директору и требовать, чтобы их детей уравняли в правах с новым классом, например, так же организовали обучение иностранному языку, ввели занятия с психологом и т.п. Надо сказать, что резон в этом, конечно, был: как показали отметки за первую четверть, наш класс явно превосходил «Д» по учебе, на других фронтах – во внеклассной и общественной деятельности – мы тоже были активнее всех.

Две учительницы

Вот на этой волне борьбы за место под солнцем нам и сменили учителя по литературе.

Наша первая литераторша Надежда Леонидовна нравилась не всем. Несколько экстравагантная и несколько взбалмошная, она подчас задавала всякие необычные задания с точки зрения обычного, повседневного учебного процесса, например, предлагала нам сочинить сказку про имя существительное, оформить тетрадку-книжку с любимыми стихами, оценивала оригинальность оформления конспектов по русскому языку. По два-три урока она могла потратить на выразительное чтение своим ученикам какого-нибудь рассказа. А будучи в плохом настроении, она, по ее собственным словам, могла превратиться в Леонидовну Надежду и накричать на непослушных учеников или даже выгнать с урока.

Родителей непослушных учеников такая политика явно беспокоила. Приплюсовав к этому проблему чрезмерно творческого подхода к обучению литературе, отставания класса от программы по русскому языку и субъективности отношения учителя к школьникам, родители подняли вопрос о смене учителя.

Поэтому, когда мы пришли в сентябре в 7-й класс, нас ждал сюрприз: на литературу мы теперь стали ходить в другой кабинет и к другому учителю.

Очень бледная, одетая во что-то серо-черное, с темными волосами, зачесанными назад и открывающими широкий белый лоб и некрупное худое лицо без тени улыбки, в здоровенных очках на носу новая учительница производила довольно скучное впечатление. Сразу вспомнилась Надежда Леонидовна, веселая и шумная, в красном костюме или платье с цветами, с короткими крашеными волосами и множеством украшений на шее и руках, – и стало как-то тоскливо.

Ровным, размеренным голосом новая литераторша сообщила классу, что теперь нам придется заниматься вместе, что многие из ее принципов работы мы узнаем по ходу уроков, но кое о чем она нас известит прямо сейчас. Учительница перечислила, что мы должны делать на уроках, а что – нет, пояснила некоторые свои требования и отдельно подчеркнула, что она уже год проработала с нашими ровесниками – «Д»-классом, ребятами умными, усидчивыми и вообще приятными во всех отношениях, – и что она очень надеется, что мы ее не подведем и будем соответствовать уровню, заданному дэшками.

После урока мы толпились в коридоре и делились впечатлениями. То, что новая учительница оказалась скучной и никак не ассоциировалась с творческой и красочной атмосферой уроков литературы, к которой мы привыкли, заметили многие. «Какая-то мышь серая и нудная!» – сказал кто-то. «Не-а, не мышь, а муха! Зудит все чего-то, зудит. И глаза из-под очков выкатывает», – ухмыльнулся один из моих одноклассников...

Таланты и поклонники

Итак, Муха начала нас учить. Теперь, казалось бы, было все в порядке: мы двигались строго в соответствии с учебным планом, добросовестно читали, пересказывали, учили и снова читали. Но интерес к урокам литературы стал резко падать. Так называемые принципы работы нового учителя, которые должны были открыться нам в процессе учебы, были нами, увы, не поняты (может быть, просто в силу их отсутствия, так как банальную схему, по которой проходили все уроки, с проверкой домашнего задания, карательных мер в виде выставления оценок и объяснением нового материала по учебнику вряд ли можно назвать индивидуальным педагогическим принципом учителя).

Достаточно быстро ребята один за другим стали выпадать из литературно-языкового процесса: кому-то стало лень выполнять повторяющиеся домашние задания, кто-то был не в силах с должным вниманием высидеть сорок познавательных минут. Класс дружно скатился на тройки. Муха начала принимать меры: теперь вступлением к каждому уроку была серьезная проповедь о том, какие мы лентяи и бездари, сколько сил, собственного времени и нервных клеток (которые, между прочим, не восстанавливаются) она на нас тратит, – и все без толку. Дальше шли конкретные примеры на пройденном материале и отдельных личностях класса, а затем неизменный рефрен: «Как же мне вас перехвалили! Назвали сильным классом. Но то, что я вижу, не может не расстраивать. Я чувствую себя просто разбитой после уроков у вас, не то, что в «Д»-классе». В этом месте произносилась отдельным текстом хвалебная речь в адрес дэшек, которые в отличие от нас все слушают, все понимают, все делают и, конечно же, получают только пятерки.

Помню, как обидны были такие разговоры вначале, хотелось что-то изменить, доказать, что мы тоже можем, что наш класс даже лучше, но получалось только хуже: опять выяснялось, что мы талантливы лишь в умении трепать нервы, а во всем остальном – бездарны. Желание исправиться сменилось полнейшей апатией, равнодушием к предмету, к Мухе и даже к ее слезам, к которым она периодически прибегала, а также быстро нарастающей агрессией к 7-му «Д».

Если мы стояли в коридоре, а дэшки с важным видом проходили мимо, был уже практически слышен злобный скрип наших зубов. Обсуждение в кулуарах класса того, какие они заносчивые, напыщенные, но при этом глупые и добивающиеся всего лишь подхалимажем, становилось излюбленной темой для разговоров. Те, кто из наших были хоть немного знакомы с ребятами из «Д» класса, теперь перестали с ними здороваться. Любые упоминания другими учителями наших конкурентов воспринималось в классе в штыки и вызывало обиду. Кажется, как-то раз мы даже отказались участвовать с ними в одном мероприятии, так как посчитали это ниже своего достоинства. А наши мальчишки, периодически играющие на физкультуре с командой «Д»-класса в футбол, сражались с ними с совсем не детским ожесточением.

Плохой конец заранее отброшен

Такая холодная война, уже на грани с горячей, продолжалась почти два года, пока все неожиданным образом не изменилось в 9-м классе.

У нас в школе пошла волна неформальных движений. В этой полуигре-полужизни мальчики дружными рядами вступили в сообщество анархистов, облачились в черные балахоны и стали слушать «Нирвану», а девочки в пику им решили стать пацифистками – оделись в рваные джинсы, обвешались фенечками и включили в своих плеерах музыку полегче.

Движения анархистов и пацифистов вышли за рамки школьной жизни, и особо тусовочные подростки стали собираться после уроков в парках и скверах. Вот там-то и произошла встреча с нашими извечными конкурентами – девятиклассниками из «Д»-класса.

Моя подруга Катя, активная пацифистка, отправляясь на послеурочную прогулку, говорила: «Что поделаешь, мы – пацифисты – за мир, нам нельзя конфликтовать друг с другом. Придется общаться с дэшками». И она стала общаться, а вскоре принесла в школу шокирующее всех известие: оказывается, на протяжении этих двух лет так ненавидимые нами дэшки выслушивали от Мухи точно такие же речи с одной лишь разницей – лентяями и бездарями там были обозначены они, недостижимым примером для подражания – мы!..