Экспедиция «По местам боевой славы...»

Оглядываюсь на себя молодую, лет бы тридцать с плеч долой, и в гости к какому-нибудь ветерану за воспоминаниями о прошедшей войне... Никаких музеев боевой славы не надо, рассказы живые, с юмором, с удовольствием, даже с гордостью: вот, мол, именно меня посетили, а не Ивана Дмитриевича, допустим, который к школе поближе живет. И невдомек ему, что воспоминания Ивана Дмитриевича мы еще в прошлом году записали, и у Александры Андреевны на крылечке посидели, и Михаила Дмитриевича в школу приглашали, теперь вот до вас, дядя Саша, добрались.

От сердца к сердцу

Это были благословенные времена для вдумчивого учителя и увлеченных учеников, ведь со школой щедро делились не только воспоминаниями, но и солдатскими письмами, и даже фотографиями, потому что верили – сбережем. Об одном жалею – не было тогда такой техники, чтобы записать и слова, и лица. Да мы, если честно, к этому и не стремились, свято веря, что эти люди, прошедшие горнило войны, никогда не состарятся, а уж о смерти, о том, что не будет их, и помышлять не могли. Они еще были такие сильные – Александр Федорович пахал колхозную землю, Михаил Дмитриевич рубил для дочери дом, Иван Евгеньевич разводил пчел, Сергей Петрович ловко управлялся с колхозным быком-производителем.

Разве думали мы когда-нибудь, что в великий праздник – День Победы – придет поклониться памяти своих товарищей последний ветеран нашей округи Михаил Павлович Лавров и мы будем глядеть на него, будто на былинного богатыря Илью Муромца, веря и не веря в то, что он и в самом деле был «там». А потом он расстелет на лавочке носовой платок, достанет из кармана граненый стакан и, наполнив его, пройдет мысленно путем тех, кто остался на полях сражений, и тех, кто, отпраздновав свое возвращение, очень быстро, один за другим, уйдут к своему последнему приюту. Морально он готов тоже, похоронил уже свою Лизу, которая ждала его семь лет, работая всю войну на его стареньком тракторе, а потом, увидев его, возвращающегося, бежала в промасленном комбинезоне через вспаханное поле и, припав к его груди, не могла оторваться долгие шестьдесят лет.

Рассказывая детям эту историю, я читаю стихотворение, которое посвятила дяде Мише.

Дядя Миша наполняет свой стакан,
Выпивает с неизбывною тоской –
Он – единственный в деревне ветеран,
Уцелевший, хоть и старый, но живой...

Все друзья, все одногодки-мужики
Облетели, будто листики с берез
У далекой, у неведомой реки,
Их Харон почти бесплатно перевез.

Никому прожить две жизни не дано,
И давно готов в дорогу чемодан...
Потому-то снова горькое вино
Дядя Миша наливает в свой стакан.

Был период, когда вдруг стало модно приглашать ветеранов в школу. Они приходили, что-то рассказывали, иногда несвязно, сбивчиво (большинство по жизни не ораторы, работяги, не успевшие до войны получить какое-либо образование, а уж после войны большинству и совсем не до образования было), поэтому такая мода быстро сошла на нет.

Несколько лет мы приглашали в школу «детей войны», тех, кто помнил, как провожали на фронт отцов (а кто-то и этого не помнил).

И вот наступили времена для классных руководителей очень трудные. О празднике Победы говорить надо, говорить неформально. А современных детей, напичканных фильмами о войне (причем фильмами порой не самого лучшего сорта), удивить чем-либо трудно. А удивить хочется, да так удивить, чтобы они, вернувшись с классного часа, не только семейные альбомы вывернули наизнанку, но и родительскую память.

Своими глазами

Мне, всю жизнь «проболевшей» темой Великой Отечественной войны, никакого труда не составляет провести с детьми виртуальную экскурсию «по местам боевой славы».

С разговором таким лучше всего идти на улицу, а еще лучше – за околицу села, за отвод, как говорили раньше, туда, откуда начинался путь «на войну».

Остановившись, будто невзначай начинаю читать строки В.Высоцкого:

Так случилось: мужчины ушли,
Побросали посевы до срока...
Вот их больше не видно из окон,
Растворились в дорожной пыли...

Далее проводим своеобразный мозговой штурм, мои ребята уже приучены к тому, что в прочитанном тексте нет случайных слов, каждое несет смысловую нагрузку. Вот эти смыслы мы и начинаем искать, глядя на дорогу, по которой много-много лет назад уходили на войну их прадеды.

– Случилось «так», началась война, а могло бы случиться и иначе – наступило бы мирное утро, люди пошли на покос, хозяйки испекли бы пирог, потому что было воскресенье, но Богу было угодно, чтобы случилось «так»...

– Почему случилось? Разве война может быть делом случая?

– Для русских война стала случайным событием, потому что ее никто не ожидал, Германия напала без объявления войны...

Мой прадедушка шел под утро со свидания, наклонился над ручьем, чтобы кудри намочить, и увидел отражение старика, старик сказал ему: «Мочи-мочи, скоро они с твоей головушки облетят...» Поднял голову и никакого старика не увидел. Заторопился домой, а пришел и узнал, что началась война.

– Мужчины ушли...

– Поэт не совсем прав, ушли и женщины, вот, например, Серафима Михайловна Липина была зенитчицей...

– Почему «ушли»?

– Городские, может, и уезжали, а деревенские до города шли пешком, клали на телегу только котомочки с едой да верхнюю одежду...

– «Побросали посевы до срока»...

– Не совсем побросали, а оставили на женщин и детей, многие девушки стали трактористками, а подростки пахали на коровах и на быках... А до срока потому, что был июнь, не пришел срок убирать хлеба, мне бабушка рассказывала, как строили военный аэродром на поле, хлеба были выше человеческого роста, только-только колоситься начали, а приказ поступил их скосить и землю, самый верхний плодородный слой, снять, мужики косили и плакали...

– «Не видно из окон»...

– Жены, как правило, провожали до города, а старые матери и отцы не могли идти пешком, и они глядели в окна, пока колонна не скроется из вида... Людей шло много, поднималось облако пыли и постепенно начинало казаться, что они растворились вот в этой пыли...

Мы берем по горсточке пыли и бросаем ее вверх, образуется облако, которое скрывает ближайший лесок.

А когда пыль оседает, я показываю ребятам фотографию, на которой запечатлены те, кому посчастливилось вернуться: В.А. Смирнов, наш учитель труда К.Н. Сухарев, М.П. Лавров, Д.П. Пенин и мой отец П.И. Верещагин.

– Каждый из них был бы рад встрече с нами, сегодняшними, но только не удастся нам встретить их лиц на деревенской улице... Хотя, если очень постараться...

Давайте отойдем чуть в сторону и присядем вот на это бревнышко, на нем мы часто сиживали с Александрой Андреевной Мухиной. В деревне все ее звали бабкой Шурой, а ведь она была на фронте санитаркой. Только-только ей девятнадцать лет исполнилось, как надела солдатскую шинель. Рассказывала она мне, как было трудно и страшно, смерть все время была рядом. От окровавленных бинтов мутило сначала, а потом привыкла... Погладьте ладошками это бревнышко, почувствуйте его тепло...

Посидев на бревнышке, мы спускаемся вниз по дороге до столбика, на котором обозначено название деревни: Красная Гора. Чтобы ребята немножко приготовились к серьезному разговору, я предлагаю угадать, почему деревня так называется. В конце концов кто-то говорит о том, что гора состоит из красной глины. Предлагаю найти взглядом самый красивый дом, говорю, что до войны на этом месте стоял другой дом, в котором жила дружная семья Рогозиных.

Один из братьев – Дмитрий Васильевич – служил в разведке. Однажды они с товарищами были направлены в тыл врага для выполнения боевого задания. Командование поставило задачу – разведать о количестве техники и живой силы противника. Двигались в настороженном молчании, хотелось достать кисет с махоркой, затянуться, отогреть душу, но желания подобного рода упорно подавлялись. И все-таки враг заметил смельчаков, взвилась ракета... Спасла ребят воронка от разорвавшегося снаряда да густой туман, накрывший местность...

Далее поворачиваем к реке, на другой стороне которой стоит полуразрушенный поселок Ватагино. Умывшись, поплескав друг на друга, замечаем алую полоску заката, которая подкрасила воду в розовый цвет. Эта мелочь создает какое-то особое, тревожное настроение, ребята ждут продолжения.

Пристально вглядываясь в противоположный берег, я сообщаю им о том, что в этом поселке некогда жил Василий Андреевич Смирнов. На военную службу он был призван в 1942 году. Сначала учился, а затем в звании старшего лейтенанта был отправлен на фронт. Прошел путь от Киева до Праги. На подступах к Праге с ним произошел очень интересный случай. В течение суток к городу было подтянуто большое количество танков и артиллерии. Предстоял жестокий бой. На четвертые сутки был дан приказ о наступлении. Пехоту поддерживала авиация. Два часа шла артподготовка. Рота Василия Андреевича получила задание – форсировать реку Тропао.

Я достаю листок бумаги, каждому даю его подержать, на нем записан рассказ Василия Андреевича. Это прикосновение для ребят очень много значит, они будто жмут руку мужественному человеку. А затем я читаю:

«Мы форсировали реку и заняли плацдарм. Со мной пошли двенадцать бойцов, мы зашли в тыл к врагу. Я спрыгнул в немецкий окоп и увидел там вражеского офицера. Он выхватил пистолет. Но и на войне бывают чудеса: пистолет американской фирмы отказал, и я остался жив. Воспользовавшись замешательством, я успел скрутить ему руки. Офицера доставили в штаб, он дал очень ценные сведения. А еще у офицера оказался при себе кинжал с дарственной надписью самого Геббельса. В этом бою мы взяли в плен семь немцев, операция прошла успешно».

Владимир Андреевич имел боевые награды: орден Александра Невского, медаль «За освобождение Праги», орден Славы 3-й степени.

Свою «экспедицию» мы заканчиваем около памятника воинам-землякам, погибшим в годы Великой Отечественной войны.

Здесь я рассказываю ребятам еще одну историю. Каждый год в День Победы к памятнику приходит маленькая хрупкая старушка. Она приходит каяться...

Ребята сразу оживляются:

– В чем?

– В том, что предала память о муже и полюбила другого... Минуту-другую стоит тишина, даже девчонки не хихикают, ждут продолжения, а я тоже с трудом подбираю слова.

Замуж она вышла за год до войны, муж ее привез из Первомайского района. Любила она его сильно. Когда повестка пришла, она каким-то своим внутренним зрением увидела, как и где его убьют, плакала сильно, поэтому он ее даже провожать не взял, да и тяжело ей было, скоро доченька родилась. А мужа, как она и предсказала, убили в первый же год.

Трудно без мужика в деревне, вот и попыталась она второй раз замуж выйти. Только не сложилась жизнь, никого не могла она так полюбить, как своего Петруху. Вот теперь и ходит каждый год к памятнику прощения просить...

– Как вы думаете, простит он ее?

Ответа я не жду, да и какой тут может быть ответ? Просто эта история завершает наш разговор о войне, перекидывая мостик к другой, не менее интересной теме «Трагедия русской женщины», а тут и трудовой фронт, и вдовство, и голодные послевоенные годы. До самого 22 июня есть о чем говорить, если, конечно, затрагивать эту тему не ради галочки, а всерьез и от чистого сердца, ведь у каждого в семье – своя война, и забывать об этом мы не имеем права.