«Не так все было…»

…Поздно вечером раздался телефонный звонок от старого друга. «Ты не смотрел сейчас случайно “Культуру”»? – спросил он возбужденно. «Нет», – ответил я. «Только что рассказывали о Ледовом побоище. Я в шоке: оказывается, там было всего три десятка рыцарей, остальные эстонцы… В общем, обыкновенный пограничный инцидент. И не было никакого крестового похода шведов… Ты это знал? Получается, – продолжал мой товарищ, не дождавшись ответа, – что все это мифы! Мы все время жили в них и остаемся с ними...»

Тенденция к очередному витку мифологизации сознания общества заметна, что называется, невооруженным взглядом – стоит только регулярно включать телевизор. Может быть, кроме канала «Культура», который предназначен для определенной и немногочисленной части общества, для тех, кто не в мифе. Но это во многом – уходящая натура. А остальные – милости просим обратно в миф.

Как только «сверху» был озвучен тезис о «непрерывности истории», мы и начали снова, с одной стороны, «искать позитив», с другой – искать виновных в наших прошлых и нынешних бедах. Снова, в первую очередь, гордиться историей страны, а не знать ее. Снова, в противоположность Чаадаеву, главным оказалось – не любить истину, а любить Родину, но которую, как говорил первый русский философ, нельзя по-настоящему любить с закрытыми глазами.

Миф позволяет иметь только один угол зрения. Миф – это раз и навсегда, только так, а не иначе. Порой он не отменяет факт, а, напротив, наполняет символическим, культовым смыслом. Такой мифологизированный факт либо обожествляет, либо демонизирует. В этой точке мир поделен только на две части: очень темную и очень светлую. Миф не нужно осмыслять, его надо отчеканивать. Он определяет, кому появиться на авансцене, а кому стать задником истории. Закроешь глаза, и увидишь хоть «сны Веры Павловны», хоть маниловские грезы, а то и с чудовищем повстречаешься.

…В романе «Отягощенные злом» братья Стругацкие пересказывают любопытный исторический анекдот. Мол, во время кремлевского просмотра только что законченного фильма «Незабываемый 1919» лицо Сталина вызывало у присутствовавших все большую тревогу. Киношный Ильич озабоченно суетился и советовал всегда и постоянно обращаться за советом к будущему «отцу народов», а тот выдавал на гора единственно правильное решение. Но вождь был явно чем-то недоволен. Когда фильм закончился, Сталин произнес всего одну фразу: «Не так все было. Совсем не так» – и вышел из зала. Гроза, тем не менее, миновала: фильм с успехом прошел по экранам страны и получил все причитающиеся премии.

Эта история – сама по себе похожая на маленький миф – ярко иллюстрирует отношение власти к исторической мифологии. «Государственный заказ» на мифы существовал на протяжении всей русской истории, ведь правда, как правило, оказывается куда менее удобной в пользовании. Мифотворцы трудились на славу: их творения проникали в сознание порой настолько глубоко, что даже участники описываемых событий нередко действительно забывали, как все было на самом деле. Известно, например, что после выхода на экраны картины Сергея Эйзенштейна «Октябрь» участники штурма Зимнего дворца вспоминали события октября 1917 года ровно так, как это было изображено в фильме.

Мифы русской истории

Как рождаются мифы? Хорошо это или плохо? Надо ли за них держаться или все-таки истина дороже? Казалось бы, риторические вопросы, тем не менее, роль мифа не так однозначна. С одной стороны, миф, конечно, разновидность обмана. С другой, он, как легенда или притча, рождается из народных представлений о том, как должно быть, рисует некий идеал своего желания, своего понимания справедливости. В мифе можно черпать силы, миф, как и надежда, покидает человека последним, как капитан – тонущий корабль.

Миф может рождаться и умыслом власти, преследующей как патриотические, так и конъюнктурные политические цели.

Так, например, не говорил Александр Невский слов: «кто с мечом придет, тот от него и погибнет». Но из этих непроизносимых слов родилась другая максима: «Нам чужой земли не надо, но и своей ни пяди не отдадим».

Не было подвига панфиловцев в том виде, как это было описано, но этот пример вдохновлял многих. Повторить его, также как и героический поступок Александра Матросова и Николая Гастелло, которые, как выясняется, не были первыми, хотели другие.

Война всегда сопровождается информационной борьбой, пропагандистским соревнованием в поднятии духа. Но то, что было важно во время войны, потом остается и живет самостоятельной жизнью, воспитывая поколения новых патриотов.

Или легенда о шапке Мономаха, якобы подаренной византийским императором Константином Владимиру Мономаху в начале ХII века. На самом деле это остроконечный головной убор среднеазиатской работы предположительно XIV века с опушкой, украшенный драгоценными камнями и крестом. Но к XV–XVI векам, когда и родилась легенда, Византия пала, а Москва стала «третьим Римом». И нужно было демонстрировать и доказывать эту преемственность. Так шапка Мономаха стала регалией русских великих князей и царей, одним из символов самодержавия в России.

Другое дело – приукрашивание истории и вымысел в угоду политической конъюнктуре, отдельным политическим деятелям.

Долгое время бытовала басня, что Керенский бежал из Зимнего дворца переодетым в женское платье. Сплетня родилась в период октябрьских событий, чтобы дискредитировать лидера Временного правительства, но еще долго кочевала из одного учебника в другой.

А для того чтобы показать «гуманность» большевиков и их вождя, придумали красивую легенду, что после покушения на него Ленин, придя в себя, сразу попросил помиловать Ф. Каплан, в него стрелявшую. На самом деле она была расстреляна через несколько дней, 3 сентября 1918 года, и ее останки были сожжены в мусорном баке. Присутствовавшего при этом стойкого пролетарского поэта Демьяна Бедного стошнило. К слову, такая спешка даже зародила сомнения и посеяла новые версии – будто стреляла не Каплан, а был иной заговор.

Так что надо различать миф как подлог и миф как вынужденную неправду. Миф может превратиться в циничную и корыстную ложь, а может и в благородную легенду. Мифы могут сплачивать общество, а могут и развращать его. В них можно найти как забвение, так и ресурс для сопротивления.

Брат-2

Удивительно, насколько скупо древнерусские авторы освещали победы Александра Ярославича. Небольшой рассказ в Новгородской первой летописи, и того меньше – в Псковской. Сведения о Ледовом побоище, например, в Ипатьевской летописи и вовсе отсутствуют. Основной русский источник сведений о «крестовом походе» шведов и немцев на Русь в 1240 и 1242 годах – «Житие Александра Невского».

Историки отмечают, что в это время отношения с западно-христианской сестрой у православной церкви совсем не были родственные. А вот с монголами, с Ордой – наоборот. В 1263 году митрополит Кирилл даже основал новую православную епархию в Сарае. Татары, принявшие ислам лишь в 1301 году, до этого даже всерьез посматривали в сторону православия. Это сближение на Востоке надо было как-то объяснять. Лучшей причины, чем «крестовый поход» Запада, было не найти. Так появились «исторические сражения» на Неве и Чудском озере.

Со временем эти события раскрашивались подробностями. Историки приводят примечательный факт: уже значительно позже в русских летописях появился яркий эпизод, когда Александр Невский собственноручно «возложил печать на чело ярла Биргера». Но по шведским источникам Биргер Фолькунг из Биэльбо – фактически основатель современного шведского государства, имя которого носит центральный проспект Стокгольма, – титул ярла получил только в 1248 году, шрама на лбу никогда не имел, а поход в финские земли совершил лишь единожды и успешно в 1249 году. Разобравшись в этом, отечественные историки стали называть среди участников сражения брата Биргера – Ульфа Фаси. В итоге на страницах советских учебников оказались оба брата.

Та же картина и по Ледовому побоищу. По Новгородской летописи в сражении погибли 400 немцев и 50 были пленены, что касается чуди (эстонцев), то «побито множество». Но по ливонской «Рифмованной хронике» потери ордена – 20 убитых и 6 пленных. Даже, если «Хроника» не считает слуг-кнехтов, возможного отряда немецких колонистов и вооруженной свиты епископа, цифры разнятся значительно. К тому же по немецким источникам у двух Ливонских орденов было всего 100 рыцарей, и большинство из них во время описанных на Чудском озере событий во главе с магистром были в другом месте, задействованные на другой битве.

А за несколько лет до побед Александра Невского орден потерпел поражение от литовцев в Шауляйской битве – в ней пали сорок рыцарей, то есть почти половина от всего «списочного состава».

Любопытно, что среди плененных при Шауляе было двести псковских бояр, сражавшихся на стороне ордена. По всей видимости, битва при Шауляе, как и через несколько лет – на невских берегах и на Чудском озере, были лишь эпизодами изнурительной борьбы за Прибалтику. Причем агрессорами выступали и «псы-рыцари», и русские, порой даже в союзе друг с другом.

Образ же Александра Невского оказался годным не только для внутрицерковного употребления. В 1724 году по указанию и при непосредственном участии Петра I мощи благоверного князя были торжественно перенесены в новую столицу России Санкт-Петербург. Память Невского Петр повелел праздновать 30 августа – в день подписания Ништадтского мира со Швецией. Ничего удивительного в столь трепетном отношении императора к владимирскому князю нет – посвятивший свою жизнь борьбе за выход к Балтийскому морю Петр видел в нем своего предшественника. Кроме всего прочего, образ Невского способствовал тому, чтобы не потерять окончательно связь между имперской Россией и православной Русью, казалось, разорванную реформами начала XVIII века.

В мифологическом пантеоне постпетровской России Александр Невский прочно занял место среди творцов государства. Образ его был тем более удобен, что при случае его можно было вспоминать как защитника государственности и борца с внешними врагами, в других же ситуациях – как хранителя истинной веры. Деяния Невского превратились в символ двух главных разновидностей русского патриотизма – имперского и религиозного, основанного на идее богоизбранности русского народа.

Бессмертная ложь

История событий 24–26 октября 1917 года подверглась сильному искажению в советское время. Фильм Сергея Эйзенштейна про Октябрьскую революцию, безусловно, являлся политическим заказом, художественно выполненным. Никакого штурма Зимнего, как показано в фильме, с матросами, лезущими на ворота, не было. «Идет матрос, идет солдат – стреляют на ходу» – это своего рода политическая сказка. Нужно было создать значимость событий. В противном случае пришлось бы показать будничный захват Зимнего, в котором к вечеру 25 октября мало кто оставался, кроме обреченных министров.

И «Аврора» стреляла один раз в 21.40, и это был холостой выстрел. Боевых снарядов просто не было. Правда, вскоре из Петропавловской крепости стали стрелять боевыми. Но цели достигли только два снаряда.

А еще 24 октября Керенский попытался провести контрнаступление: были разведены мосты, захвачены большевистские типографии. Но потом снова сданы.

Большевики в отличие от июля 1917 года, когда они уже попытались произвести вооруженный переворот, сменили тактику и действовали не навалом толпы, а организованными мобильными вооруженными отрядами, захватывающими один жизненно важный объект в городе за другим.

Керенский покинул Зимний утром 25 октября, чтобы самому прибыть на фронт и привести верные Временному правительству военные части. Он выехал на автомобиле с командующим Петроградским военным округом и адъютантами. Машина благополучно проехала по городу, минуя посты часовых, и Керенский прибыл сначала в Гатчину, а оттуда в Псков.

В ряде изданий утверждается, что он бежал на автомобиле американского посольства. Сам же Керенский потом писал, что действительно и американцы и англичане неоднократно предлагали ему свою помощь, обещая вывести на дипломатической машине. Но он отвечал, что не может бежать под чужим флагом. Тем не менее, автомобили, присланные посольствами, в Зимнем были.

В своих воспоминаниях сам Керенский писал: «Ложь и клевета порой оказываются бессмертными. Даже по сей день иностранцы иногда со смущением спрашивают меня, правда ли, что я бежал из Зимнего дворца, одетый медсестрой? Возможно, иностранцам и простительно поверить в эту чепуху. Но совершено поразительно, что эта басня до сих пор преподносится в Советском Союзе широкой публике. Огромное количество популярных изданий снова и снова обманывают людей в России, и в других странах, повторяя историю о том, как я ускользнул из города, одетый в женскую юбку».

Когда Керенский уехал, силы обороны были практически деморализованы. В Зимнем не было продовольствия. К ночи большинство защитников разошлись по домам.

В конечном итоге Временное правительство защищали ударницы из женского батальона смерти, оставшиеся 2–3 роты юнкерской молодежи и 40 инвалидов георгиевских кавалеров во главе с капитаном на протезах.

Их не расстреляли, как сообщалось довольно часто. Расправы не было. Пожалуй, надо согласиться с Троцким, который утверждал, что расстрелов не было, потому что «по настроению обеих сторон в тот период быть не могло». Количество жертв разнится, но они были минимальные.

…Вместе с отрядом Антонова-Овсеенко вошла толпа мародеров. По одним данным бесчинства и грабеж быстро и жестко пресекли. По другим – на три дня дворец был отдан на разграбление. Много было повреждено, загажено. Одним из первых пострадал портрет Николая II художника Валентина Серова: ему выкололи глаза, потом картина была вообще уничтожена. Справедливости ради надо заметить, что мало что пропало (через пять дней это удостоверила специальная комиссия). К тому же, по счастью, большинство экспонатов Эрмитажа правительство предусмотрительно перевезло в московский Кремль.

…Во время ареста правительство, обреченно дожидавшееся своей участи, вело себя достойно.

Министры не смогли управлять Россией, не способны были защитить себе, но проявили личное мужество во время осады Зимнего и их ареста. Тем и вошли в историю.

Кровавый день календаря

В феврале 1918 года Лев Троцкий, бывший тогда наркомом иностранных дел, прервал мирные сепаратные переговоры с представителями Тройственного союза, и немецкие войска 18 февраля перешли в наступление. Скорость продвижения неприятеля доходила до 50 км в сутки. Небольшие германские отряды методично, практически без боя, взяли Минск, Киев, Псков, Таллинн. 23 февраля немцы предъявили правительству Ленина ультиматум с требованием фактической капитуляции. В тот же день ЦК большевистской партии принял условия врага. В ночь на 24 февраля ВЦИК и СНК, в которых большевики имели подавляющее большинство мест, «проштамповали» это решение. Так был заключен Брестский мир.

Каких-либо наступлений Красной армии, по существу еще не сформированной, в это время зафиксировано не было. Тем более побед. К этому времени в Красную армию, указ о создании которой был подписан всего месяц назад, записалось не более десятка тысяч добровольцев.

А вот что историки утверждают документально: в эти дни были проведены массовые казни офицеров и «неблагонадежных» в Севастополе (несколько сот человек). Так что для кого-то 23 февраля – рождение Красной армии, «красный день календаря», а для кого-то – кровавый.

Как это делалось в СССР

Документальна и в подробностях известна подлинная история о 28 героях-панфиловцах. Почти сразу после окончания Отечественной войны, в конце 1940-х годов, вдруг один за другим стали появляться люди, которые называли себя панфиловцами, и требовали прав и наград. Это не были «дети лейтенанта Шмидта». Это были люди, воевавшие на том участке фронта, где на самом деле никаких особых боев с превосходящими силами противника не происходило. Что же касается самих претендентов в герои, то выяснились некоторые нелицеприятные подробности их биографии. Директор российского архива Сергей Мироненко рассказывал, что один, например, дважды побывал в плену, был полицаем. Что с ним делать? Он требовал, чтобы его признали героем, а его осудили на 25 лет лагерей.

Тем не менее, создали специальную комиссию, которую возглавили секретари ЦК ВКП(б) Жданов и Кузнецов. Стали опрашивать свидетелей: «Был здесь бой?» – «Не было». – «А в этой могиле кто лежит?» – «А Бог его знает…» Зима, трупы никто не убирал. Весной собрали и захоронили. Допросили журналиста Кривицкого, который написал знаменитую статью в «Красной Звезде». «Политрук Клочков говорил приведенные вами слова?» – «Нет, не говорил». – «А кто же фразу придумал: “Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва”?» – «Я придумал».

Так выяснилась история подвига. Редактор дал задание, а корреспондент его выполнил, создав подвиг в своем воображении. Тем не менее, в прямом смысле ни подлогом, ни мистификацией это назвать было нельзя. И справа, и слева от этого места шли действительно ожесточенные бои, и тысячи бойцов пали смертью героев, защищая Родину. Огласку эта история, которая могла бы дискредитировать «правду» о войне, естественно, не получила.

«Единственно верная»

Свидетелем рождения очередного исторического мифа стали россияне в последние годы. Речь еще об одном празднике – Дне народного единства, отмечаемом 4 ноября. Между тем и русские, и иностранные источники едины в том, что никакого освобождения Москвы от поляков 4 ноября 1612 года не произошло. «Литовским же людям начало в городе быть утеснение великое: никуда их не выпускали. Голод же у них был великий, выпускали из города всяких людей. По милости же всещедрого Бога на память Аверкия Великого пошли приступом, и Китай-город взяли, и многих литовских людей перебили» – вот и все, что сказано о событиях того дня в «Новом летописце». Польские авторы и вовсе утверждают, что 4 ноября русские предприняли попытку штурма крепости, окончившуюся неудачей. Если верить иностранным свидетельствам, Китай-город был оставлен поляками вместе со сдачей Кремля через несколько дней после описанных выше событий.

Разногласия в деталях между русскими и польскими источниками не только не отменяют, но, скорее, лишний раз подтверждают, что принципиально важных с исторической точки зрения событий в день, которому через четыре столетия суждено будет стать праздником «народного единства», не происходило.

…Зачем нам снова понадобились мифы? Ведь они появляются, когда не хватает естественных сил организму, нет уверенности, и ему нужны искусственные инъекции взбадривания. Ведь миф – конечно, цельная штука. С ним легко и надежно. А с правдой – сложно и негарантированно.

Так что же нам – воспитывать миф или говорить правду? Миф, который гипсует раны, или правду, которая может ранить?