«Финики, где мои финики?»

Морозы на Колыме крепкие, ядреные, не то, что московские. В школу после шестидесяти градусов ходили только старшеклассники: местное радио объявляло по утрам, кому идти на учебу, а кому оставаться дома.
В тот памятный день сестра, быстренько встав и одевшись, приказала мне махом собираться. Времени до начала занятий оставалось мало, и, не послушав радио, мы потопали в школу.
Лидочка была старше меня на целых шесть лет и училась уже в шестом классе, а я только пошел в первый. Поэтому она всю дорогу крепко держала меня за руку.
Обычно я и так бегал за ней, как хвостик, и надоедал. А она меня гнала. Однажды я так ей надоел, что она, отгоняя, запустила в меня поленом, попав мне по переносице, и перебила нос, который с тех пор перестал дышать, и я, пока не вырос, ходил постоянно сопливым и больным.
По дороге в школу взрослые почти не встречались. Если кто и попадался, то бегом или быстрым шагом, потому что холод был сильный. Деревья и кусты были покрыты инеем, а окна и двери домов – куржаком, и все казалось необыкновенно загадочным и сказочным, как в сказке «Морозко». Но мы, родившиеся и выросшие на Колыме, в шестьдесят градусов спокойно играли на улице: катались с горок, строили дома, крепости, играли в «Зарницу»…
В школе сестра бросила меня у раздевалки и полетела в свой класс. От нечего делать я побродил по коридорам и начал подумывать, как бы смотаться в магазин за финиками, это было мое любимое лакомство. Их летом завезли в магазин, и были они сушеными, так же как картошка и лук, которые мы ели, пока отец сам не начал выращивать их на своем огороде, когда всем разрешили заводить небольшие огородики.
Фрукты я, как и другие колымские ребятишки, видел в основном только на картинках. Правда, один раз в году в новогоднем подарке на радость поселковой малышне, кроме печенья, вафель, конфет и шоколадки, лежали сморщенный мандарин и маленькое яблоко.
Ну а финики продавали в магазине в маленьких брикетах величиной с гематоген, и стоило это удовольствие 13 копеек. Так что на 20 копеек, которые мать давала на завтрак, можно было поесть за 7 копеек: горячий чай – 3 и сладкая булочка – 4, – и на сэкономленные деньги купить финики, которые я, продлевая удовольствие, долго-долго жевал, представляя, что ем то сладкие персики, то груши, то виноград, которые видел в книжках и журналах.
Нащупав двадцатик в кармане, наспех одевшись, благо никто не следил, я выскочил из школы на улицу и подался к магазину. Купив финики, есть сразу все не стал, а, немного откусив, положил брикет в карман пальтишка.
На улице не было ни души. Дорога от магазина к дому была не более полукилометра. Но тогда мне это казалось целым путешествием. По краям дороги домов уже не было, и до Лесной улицы, где я жил, нужно было идти вдоль леса.
По пути я решил погрызть финик. Пока доставал да грыз, совсем замерз. В тот день руки мерзли даже в рукавицах, а тут еще финики. Я перекладывал брикет из одной руки в другую. Вот руки и одеревенели.
И тогда я решил погреться. Засунул руки в карманы и присел на краю дороги в сугроб.
Пригревшись, я не заметил, как меня стала одолевать дремота. Мне чудилось, что я уже дома, мать сидит на лавке, вяжет рукавицы, тихонько напевая.
Отец в углу подшивает валенки и тоже мурлычет себе под нос песню про дикие степи Забайкалья и о бродяге, который проклинает свою судьбу.
Сестра читает вслух книжку про генерала Карбышева о том, как его, привязанного к столбу, на морозе полуголого обливают холодной водой. А я сижу возле печки, ноги обжигает огнем, и руки горят. Блики огня бегают по лицу, пригревая то одну сторону, то другую.
А то чудилось, будто я играю в песочнице с пожарной машинкой, которую купила мама. И песок попадает мне в глаза, отчего жгучая боль пронизывает все тело. Потом опять блаженное состояние и полудрема. Вот я снова возле печки, мать бережно берет меня на руки и переносит на кровать, ласково приговаривая, укрывает одеялом с головой.
Я, конечно, не знал, что меня случайно увидела соседка, которая шла по той же дороге много позже. Она наткнулась взглядом на что-то черное, торчащее в сугробе на обочине. Сначала подумала: пень древесный, но все же решила посмотреть, стала разгребать снег, а там соседский мальчонка. Схватила его, полузастывшего, и бегом в больницу.
Очнулся я от резкого щелчка. Первой мыслью было: где финики, которые я не доел? Я не подумал, где очутился, что со мной, почему вокруг бело, почему я весь перебинтованный, почему так болят лицо, руки, ноги? Мучила только одна мысль: неужели я потерял финики?
И так мне обидно стало, что я заплакал. И плакал все сильнее и сильнее, а потом и вовсе забился в рыданиях, твердя одно и то же: финики, где мои финики?
Прибежавшая нянечка насилу успокоила меня, пообещав: будут тебе финики, будет все, что захочешь, только сначала нужно поправиться.
Мать и сестра пришли ко мне в больницу вечером, и первое, что я попросил у них, – фиников. Но в магазине сказали, что их уже нет и завозить больше не будут. И действительно, фиников в магазине я больше не видел.
С тех пор прошло много времени. Я вырос и только через 35 лет уже в Сибири, в другом городе, увидел на прилавке магазина сушеные финики по цене 1300 руб. за кило.
И вспомнилось мне детство, сладкий сон зимним днем, увиденный однажды на дороге, и приятный вкус фиников всплыл во рту как наваждение.

Реплика от редакции
Разговор о стилях изложения – это повод и учителям задуматься: а какими словами мы описываем нашу педагогическую работу? Жаль, если бесценный учительский опыт зафиксирован лишь казенными формулировками в очередном официальном отчете, который никто не читает и которым для живого дела очень трудно воспользоваться, разве что для галочки. А между тем наш обмен опытом удач и неудач, рассказы про детей и про то, как мы с ними живем и что делаем, – именно это, а вовсе не научные статьи, установочные документы и инновационные концепции дают силы и интерес развиваться....
Каким языком мы разговариваем со своими учениками и коллегами? А вдруг и обсуждение наболевшего на классном часе, и внеклассное мероприятие, и педсовет прошли бы иначе, сумей мы вовремя перейти с казенного языка на человеческий?