«Неудачники»

* задачки на удивление

Михаил КОЧЕРГИН, г. Пятигорск, Северная Осетия

Из «Записок работника народного образования»

---

Первые наброски будущих «Записок работника народного образования» я начал делать, когда мне был 21 год. С тех пор много воды утекло. Из учителей, к сожалению, я был вынужден уйти. Ваш корректор оказалась почти права: два микроинфаркта.

Перечитал последнюю версию «Записок». Многое показалось смешным и незначительным, а от многого наворачивались слезы. Максимализм, упоение битвой, напористость, желание свернуть горы – этого с избытком. Но и повседневная работа – тяжелая, ответственная, но одновременно захватывающая и интересная – тоже есть.

Когда встречаю своих уже выросших учеников и иные говорят: «Знаете, Михаил Владимирович, а я теперь ваш коллега», – то почему-то бывает очень приятно...

МОРАЛЬНАЯ ПОРКА. ПРОЛОГ

– Дежурные! – Я поворачиваюсь к трем ученикам, терпеливо ждущим моего внимания. – Сегодня цветы не поливаете, но воду в бутылках меняете. Ясно?
– Ага, – кивают они и начинают вопить, адресуясь к остальным детишкам: – Стулья за собой переверните!
– Да, щас… – Армен машет рукой, но все-таки ставит стул на парту и говорит: – Перевернул, видите?
С не меньшим грохотом переворачиваются остальные стулья, дети начинают продвигаться к двери, и тут в кабинет врывается учительница немецкого языка.
– Девятый класс! – кричит она. – Я от вас ожидала большего! Эх вы! Да как вы могли!
– В чем дело? – повышаю я голос. Это мой кабинет и мой класс.
– Вы отказались участвовать в «А ну-ка, девочках». Тоже мне класс, – не унимается учительница. – Взять и проиграть. Испугались.
– Да мы просто не знали, – начинает оправдываться одна девочка. – Мы только сегодня узнали, что нам разрешено участвовать.
– Эх вы! – по-прежнему кричит немка. – Неудачники.
В классе наступает тишина. Весь класс, столпившись у двери, уставляется на меня пятьюдесятью шестью глазами. Я медленно приподнимаюсь и смотрю на учительницу немецкого языка.
– Да мы, это, – Армен попытался смягчить ситуацию, – да мы, это самое, не обиделись.
– Девятый класс! – Я говорю очень тихо, но они вздрагивают. – Вышли за дверь! Все!
Немка ошарашенно вертит головой, ничего не понимая. Делает шаг к двери.
– Задержитесь, – так же тихо говорю я, и она поворачивается и подходит ко мне.
Последний выходящий учащийся осторожно прикрывает за собой дверь. Я знаю, что они встанут в коридоре против двери и никуда не уйдут. Поэтому я начинаю тщательно подбирать слова, пытаясь сдержаться и не наговорить такого, о чем могу потом пожалеть. Хотя бы наедине с собой.
– А теперь послушайте меня. – Ярость прорывается в моем голосе, и молодая преподавательница, работающая первый месяц, начинает что-то понимать.
– Я не хотела… – начинает она, но меня уже клинит.
– Никому, – перебиваю я ее. – Никому, никогда не позволено называть так мой класс. Они не подарок, они не такие сверхумные, какими хотелось бы их видеть, они не математический класс. Они обычные дети и при этом дети хорошие. И обзывать их неудачниками я никому не позволю.
Внутри, про себя, я добавляю «твою мать», и немка это понимает. Я продолжаю:
– И если вдруг заместитель директора меняет свое мнение и мы теперь будем не только отвечать за оформление актового зала, но и участвовать в конкурсе, то, наверное, не стоит так все себе представлять. Понятно?
– Я не хотела… – пытается продолжить она.
– На вашем месте, – я начинаю моральную порку, о которой мечтал уже месяц, – я бы задумался о роли учителя в школе, который должен давать знания, а не ставить пятерки за клевую тусовку, в которую превращается ваш урок. Также, наверное, не стоит учить девочек накладывать косметику, делать это на уроках немецкого языка и допускать панибрат­ские отношения с учениками. Вы преподаватель по диплому, но здесь вы – никто. До сих пор никто. И это сделали вы сами. И ваша деятельность не позволяет вам говорить так о моем классе, немецкая группа которого не может связать двух слов на иностранном языке.
– Как не может? – пытается возмутиться преподавательница, но ее собственный голос ее выдает.
– И я бы на вашем месте, – я чуть повышаю голос, – задумался бы о смене деятельности. Потому что проводить время, накоротке общаясь с местной босотвой, – это значит нарываться на неприятности. Вам все понятно?
– Да. – Немка смотрит в пол.
– Хорошо! – успокаиваюсь я. – И чтобы больше я от вас в адрес моего класса никогда, я повторяю, никогда не слышал этого слова.
– Да, – еще раз подтверждает немка и вылетает из моего кабинета.
Через двадцать секунд весь класс возле меня.
– А что вы ей сказали?
– А мы не обиделись!
– А она дура.
– А правда, что мы будем участвовать?
– Тихо!!! – рявкаю я. – Совсем забылись! Два шага от стола – это раз. Второе – я ей ничего не сказал, просто спросил, откуда она узнала, что мы отказались от участия. Третье – чтобы я никогда от вас не слышал в адрес кого-либо, кто старше вас, чего-либо, что не соответствует вашему положению (при слове «старше» кто-то пренебрежительно фыркает, но я делаю вид, что не замечаю, все-таки мои ребятки действительно вежливы и осторожны в выражениях, и в данном случае не их вина, а вина преподавателя).
– А четвертое? – Армен протискивается ко мне поближе. – А четвертое будет?
– Будет! – говорю я. – Все тебе будет. – И что-то мелькает в моих глазах, какой-то проблеск идеи. – Точно, все тебе будет.
– Упс! – Армен почувствовал изменения во мне и стал нервно подпрыгивать. – А что?
– Вот что я скажу, ребятки. – Я слегка подаюсь вперед, поначалу смутная идея обретает словесную форму, и мои ребятки заинтересованно садятся. – Кто всегда был нашим главным соперником?
– Бэшники! – ответ хором – это даже не хор, а стон.
– Так вот… – Я понижаю голос, и ребятки, придвигаясь, берут меня в кольцо. – Я знаю, что нам надо сделать!

ДВА ГОДА НАЗАД. СОБСТВЕННЫЙ КЛАСС

Несчастливая звезда

Время изменило мой интернат до неузнаваемости. На моей памяти, неразумно подсовывающей мне только идиллические воспоминания о моем пребывании учащимся в этом учебном заведении, все было по-другому. Теперь же – это ужас. Отсутствие финансирования привело к исчезновению пансионата учеников в интернате, канула в небытие система отбора в математический класс учащихся из других школ, ушли старые педагоги, появились новые, увы, абсолютно равнодушные люди, погас тот огонек, что тянул нас всех, выпускников, обратно, – пропало то, из-за чего мы, услышав слова «школа-интернат», почему-то сглатывали комок в горле. Зато возникло несколько неправильных, нехороших, с моей точки зрения, традиций…
Седьмому «В» классу несчаст­ливая звезда светила с самого начала. Несколько раз класс переформировывали в начальной школе, что привело к такому разнобою, даже по возрасту, и породило в дальнейшем такие проблемы в общении, что можно было сломать голову, прежде чем определить, кто в каком классе начинал учиться именно в этой школе. Но этого было мало. Перейдя в пятый класс, они получили еще одно переформирование и отбор в «А», «Б» и «В» классы. Потом покатилась обыкновенная карусель – смена учителей математики, воспитателей, и тут настал черед моего появления в родных стенах.

Приглядываемся

Первое сентября, девяносто шестой год, торжественная линейка. Я стою рядом с завучем, которая вела у меня физику и которая все время моего обучения в университете звонила мне и приглашала работать.
– А какие из них мои? – спрашиваю я, пытаясь унять нервную дрожь.
– Сам найди, – улыбнулась она. – Классы стоят по порядку, свои помнишь?
– Да. – Я вытер пот со лба и заученно проговорил: – Шестой «А», седьмой «В», восьмые «А» и «В».
– Вот и осмотрись, – сказала мне завуч.
Я послушно отошел и начал осматриваться. Ага, вот 6 «А» – дет­ки, которых я позже стал ласково называть «бандитики», вижу 8 классы, а вот прямо напротив и 7 «В».
Много позже я узнал, как пристально меня рассматривал 7 «В» в тот день, первого сентября.
– А кто этот худышка? – спросила полненькая Карина, пихнув соседа по строю. – Кто этот худой очкарик?
– Не знаю, новенький, наверное, – отозвался тот, с тоской вспоминая минувшее лето и надеясь, что завтра опять будут каникулы…

Первое родительское собрание

Вторая неделя занятий, первое родительское собрание, на которое я, как учитель математики, должен прийти.
– Здравствуйте, – говорю я после того, как классная руководительница дала мне слово. – Меня зовут Михаил Владимирович. Я веду у ваших детей математику.
– Мы очень рады, – говорит мне одна родительница.
– И сколько вы будете у нас работать? А то уже надоело, все время новые учителя! – подключается вторая.
– И как вам наши дети?
Кровь приливает к голове, я воспринимаю их эмоции. Тут все – и внимание, и надежда, что я не одногодка, заблудившийся в школе, и раздражение по поводу затянувшегося родительского собрания, и огромное желание узнать, как их дети воспринимаются мною, новым человеком.
– Все нормально, дети у вас очень хорошие, – проникновенно говорю я, пытаясь одновременно узнать родителей по их детям. – И я надеюсь, что буду вести математику у ваших детей до одиннадцатого класса.
– Надеемся, – доносится до меня. – Тем более что вы им нравитесь.
Спустя еще немного времени я получил первую от этого класса записку, подписанную всеми учениками: «Михаил Владимирович! Пожалуйста, бросайте курить, так как это очень вредно, а мы хотим, чтобы вы были у нас очень долго».
Это осталось единственной прось­бой, которую я не выполнил для своего класса.

Выдал коллегам по полной

Шло время. У 7 «В» сменился классный руководитель, и их прикрепили к моему кабинету. Я по-прежнему был только учителем математики. Но уже меня доставало кое-что в отношениях других педагогов к этому классу.
Почти весь преподавательский состав называл их между собой «неудачники».
– Почему? – возмутился я.
– Сам посмотри, – ответили мне. – На конкурсах они последние, делать толком ничего не умеют, знаний никаких. Любого возьми. Вон такой-то – три года водили за ручку в школу через дорогу. Один раз пошел сам – попал под троллейбус. А эта – ни бэ, ни мэ, ни кукареку. А эта – с манией самоубийства. А этот – хлебом не корми, дай сбежать с уроков. А эта – все нам доносит, любую мелочь.
– Но, может, не надо называть их так? – мягко осведомился я.
– А почему? – спросили на этот раз меня.
– Если человека десять, сто раз назвать свиньей, он ею станет, – проговорил медленно я. – А вы их называете тупыми, дебилами, неудачниками, и не только за глаза.
– Значит, заслужили, – последовал ответ.
Вот тогда-то я им в первый раз и выдал... Спустя два часа меня, злого как черта, поймала завуч:
– Что случилось?
– Уже? – саркастически осведомился я. – Доложили?
– Ко мне приходят и просят утихомирить моего ученика.
– Меня? – улыбнулся я.
– Да, – завуч покачала головой. – Я спросила, что и как, а потом тоже сказала кое-что. Ты давай не позволяй им садиться тебе на голову.
– Кому? – перестал я понимать происходящее. – Кому не позволять садиться?
– Коллегам твоим! – отрезала завуч. – Ишь нашлись тут. Да они, прости за выражение, у тебя ни хрена и не вели. Ты коллега, а не ученик, понял?
– Ага, – поспешил согласиться я, ошарашенный таким напором.
– Так что правильно ты им выдал, продолжай. А то они знаешь какие? Только дай палец. Я им не позволю обижать моего учителя. Понял? И ты себя и своих детей в обиду не давай. Они тебя любят.
– Да уж, – саркастически усмехнулся я, – прям так и любят.
– Да, да, – завуч закивала. – Я-то вижу. Ты стараешься, работаешь, дети это видят, а этим… – она пренебрежительно махнула рукой, – этим ты ничего не должен, понял? И ты им не ученик! Я им устрою. Ишь, нашлись. Как что-то надо, так они сразу к тебе, а как ты что-то сказать хочешь…
И, возмущенно покачивая головой, она ушла к себе в кабинет.

«Мы неумехи»

Наступила традиционная Неделя математики в школе. Моя первая Неделя математики в интернате. Она гремела открытыми уроками и викторинами, дети не выходили на перемены, так как на всем втором этаже, во всех кабинетах математики творились чудеса. И я постарался подготовиться к ней с размахом, свой­ственным молодым преподавателям.
Конкурсы следовали один за другим, познавательные игры выматывали до предела. Домой я приползал поздно вечером, но с сияющими глазами, грузил всех знакомых, часть из которых старательно делала вид, что им интересно. Вот пришел черед и конкурсу газет.
– У вас что, нет газеты? – изумленно спросил я классного руководителя 7 «В» при детях.
– Они отказались делать, – скорбно сказал он и развел руками.
– А почему? – повернулся я к ребяткам.
– Все равно проиграем… – буркнул Сергей.
– Не умеем мы это делать… – сказала Юля.
– Мы неумехи… – ответил тихо-тихо Сослан.
– И не знаем, где брать материал… – вздохнула Наташа.
– Все равно «бэшникам» первое место дадут, – внес свои пять копеек второй Сергей.
– Хватит! – не сдержался я. – Чтобы никогда больше я не слышал от вас, что вы неумехи, ясно?
Дети молчали.
– Я вам говорил, что вы неумехи? Я вам говорил, что вы неудачники и что вы проиграете?
– Нет, – выдавил кто-то тихо, остальные просто смотрели на меня не отрываясь.
– Что для вас важно? – Я потерял над собой контроль. – Что я вам скажу или что кто-нибудь вам скажет? Вот когда я скажу вам, что вы неумехи, тогда держитесь. А сейчас вы в каком кабинете находитесь?
– Номер четырнадцать, в кабинете математики, там, где у нас самоподготовка, – посыпались ответы.
– Нет. – Я обвел их всех взглядом, каждый из детей смотрел мне прямо в глаза и ждал чего-то. «Чуда, что ли?» – подумал я. – Вы находитесь в своем кабинете, который и мой тоже. Я учитель математики, вы учитесь у меня, неужели нельзя ко мне обратиться? Я что, здесь просто так сижу?

Газета

Через час у меня в кабинете собралась группа детей, загоревшихся желанием выпустить газету, посвященную Неделе математики в школе.
– Это было тяжело. Очень-очень. Особенно когда любое препят­ствие, любая ошибка вызывали реакцию «Ничего у меня не получается». И так было с каждым по нескольку раз.
Ценой двух дней ссор, ругани, выяснения отношений, кучи обид и моего непрерывного уговаривания, наставления, заставления газета была сделана. Оставалось дать ей название. Тут гадал уже весь класс, тем более что первые газеты уже висели в коридоре, и такие названия, как «В мире математики», самые разные «шкатулки» и «головоломки» или были уже заняты, или я отвергал их как банальные. Остались ни к селу ни к городу «Кривой гвоздь» и «Математические дорожки». Тут-то меня и осенило.
– Во! – Я бросился к газете, пока «издатели» пребывали в скорбном унынии, переходящем в тихую панику.
Я написал на газете карандашом: «Математический гвоздь, или Кривые дорожки», а потом на доске изобразил перекрестье дорожек и в качестве указателя огромный кривой гвоздь.
Когда все было сделано, мы посмотрели на результат. В газете был раздел юмора – выдержки из математических диктантов в исполнении 7 «В» класса, куча головоломок, смешные факты, причем за решения головоломок мы предлагали приз.
– А какой приз? – спросил меня кто-то.
– Шоколадку купим, – сказал я.
– А если никто не решит?
– Сами съедим! – ответил я и, поскольку детки находились у меня уже долго, скормил им шоколадку и бутылку «Пепси», что приобрел заранее.

Первая грамота

Компетентная комиссия и жюри решили, что первое место среди седьмых классов заняла газета 7 «В» класса «Математический гвоздь».
Во время награждения (я сделал грамоты для всех классов, где хоть что-либо проводилось в рамках Недели, поэтому церемония награждения немного затянулась) я с радостью смотрел, как 7 «В» получал свою первую общешкольную грамоту.
Но для меня это оказалось не последним сюрпризом в тот день. В конце линейки начали зачитывать приказ об объявлении благодарностей за организацию и проведение Недели математики. После каждой фамилии учащиеся школы-интерната сдержанно хлопали. Сдержанно, так как присутствие администрации школы не содействовало бурному выражению эмоций.
«…Учителю математики Кочергину Михаилу Владимировичу…» – прочел директор, и школа взорвалась. Я слушал овацию, и вся тяжесть и усталость, накопившиеся за эту долгую и полную огромной работы неделю, с меня куда-то уходили.
Я поднял голову и посмотрел на своего завуча, которая радостно мне улыбалась, оглядел детей, которые уже начали успокаиваться, и тут в первый раз я почувствовал взгляды, которые трактовались однозначно. Их было немного, но они все-таки были. Это была откровенная зависть…
Не я один заслужил в тот день такую восторженную реакцию детей, было еще два человека. Это были учитель химии и мой завуч. Заодно последняя строчка в приказе вызвала и еще более бурное проявление радости. Строчка, посвященная датам начала и конца зимних каникул.
После линейки дети были отпущены по домам, а я пришел в свой кабинет и сел за стол. На столе лежал листок с надписью: «Спасибо за помощь с газетой. Ваш 7 “В” класс».
Под листком лежала шоколадка.

Больше некому

28 мая 1997 года я сидел в секретарской и ждал, когда мне напечатают справку, когда ворвался классный руководитель 7 «В» класса. Весьма странный человек, что, впрочем, было немудрено: его с двумя детьми бросила жена, и он старался, как мог, обеспечить их всем необходимым.
– Мой тебе совет, – начал он резко, – когда решишь уходить – уходи сразу. И не задумывайся.
– Не понял! – вскинулся я.
– А-а… – горестно махнул рукой он и буквально забежал в кабинет директора.
Спустя минуту он вышел, а следом вышел директор, проводил воспитателя взглядом и отдал листик в линейку секретарю.
– Оформи, – бросил он и наткнулся на меня взглядом. – Как дела, Михаил?
– Нормально, – ответил я.
– Сегодня задержись, – он хитро улыбнулся, – будем проверять работу столовой.
– Хорошо, – ухмыльнулся я, забрал свою справку и вышел из секретарской.
Идя к себе в кабинет, я размышлял о содержании текста на листике в линейку, что был в руках у секретаря. Это было заявление об уходе.
Спустя два часа меня поймала заместитель директора по воспитательной работе.
– Ты в курсе? – не стала действовать издалека она.
– В курсе, – мрачно ответил я. – А что?
– А ты как думаешь? – продолжила она.
– Что? – Я сопротивлялся до последнего.
– Возьмешь седьмой класс?
– Куда? – упорствовал я в непонимании.
– На следующий год классным руководителем?
– А почему я?
– Потому, – заместитель вздохнула, – что больше некому. Кроме тебя они никому не нужны. К тому же они спят и видят, что ты у них будешь.
– А я справлюсь? – засомневался я, хотя этот вопрос для себя давно решил аж двумя часами раньше.
– Поможем, – улыбнулась она. – Давай быстрей думай, а то у меня голова болит, столько дел сейчас.
Я помолчал, оценивая возможные последствия, а потом засмеялся. Заместитель директора по воспитательной работе смотрела на меня все понимающим взглядом.
– Ну, – подбодрила она. – Я же знаю, как ты относишься к ним. Смелее.
– Беру! – решился я. – Оформляйте приказ.
Спустя еще один урок в мой кабинет пришел седьмой класс.
– Кто сегодня дежурит? – первым делом спросил я.
– По списку такие-то, – ответил Олег. – Но их нет, значит, другие.
– Хорошо. – Я обвел их всех взглядом и продолжил: – Теперь немного внимания…

Тогда я этого не знал

В тот день я шел домой в приподнятом настроении. Я получил класс. Свой класс, который хотел получить и который теперь мой. Я – классный руководитель.
Конечно, до следующего учебного года я был только временно исполняющим обязанности, и ушедший классный руководитель почти не оставил мне бумажных долгов – ведомости, личные дела, журнал были заполнены, так как учебный год фактически был окончен. Но именно в тот день я впервые почувствовал себя классным руководителем. Я получил то, что хотел и чего боялся. Я стал ответственным за целый класс. За то, какими они будут.
В тот день я радовался, хотя очень многого не знал. Я не знал, как много это работы. Не знал, какую радость мне будут доставлять те чудеса, что я смогу сотворить для своих детей. Не знал, сколько нового я узнаю сам и сколько открытий смогу помочь сделать ученикам.
Также я не знал, сколько мне придется решать проблем, не знал, как можно потерять учащихся, как больно упустить трех парней, ушедших на улицу. Не знал, как хочется выть и плакать от бессилья, не знал, как легко можно шантажировать меня классным руководством.
Я не знал, сколько смогу принести радости своему классу, сколько в них проявится того, что я хотел видеть во всех людях. Не знал, какую в итоге смогу построить социальную группу, называемую «класс Михаила Владимировича».
Я даже догадываться не мог, что через три года мне будут четыре часа доказывать – и докажут, – что я никто, а потом скажут: «Вы хороший учитель, замечательный классный руководитель, поэтому работайте дальше». Как еще через год я буду ненавидеть свой интернат, но мои дети окажутся заложниками, благодаря которым я, человек, всегда при шантаже делающий все наоборот, буду приходить каждое утро в интернат и не разговаривать с большинством коллег. И даже представления не имел, что наша школа-интернат может вышвырнуть из 11 класса претендентку на медаль из-за отсутствия новой формы. Я просто этого не знал.
В тот день я был счастлив.

ВЕРНЕМСЯ В НАЧАЛО ПОВЕСТВОВАНИЯ

Репетируем

– Передохнули немного. – Я потер виски – голова болела нещадно. – Уже получается неплохо.
– Михаил Владимирович, – Нина поднялась со своего места, – эмблемы я разрисовала.
– Молодец, – с чувством проговорил я. – Теперь остались плакаты.
Ко мне пробивается Армен.
– Я еще шорты надену, – говорит он мне. – А еще я вам завтра принесу пистолет.
– Какой? – с Арменом я настороже.
– Настоящий, – радостно говорит он. – Только газовый.
– Арма, да сколько можно? Для чего? – стону я.
– Для реализма, – гыгыкает Армен.
Сил у меня нет уже. Я не хорео­граф, хочется мне завопить. Я не умею ставить музыкальные номера.
Но я молчу об этом и продолжаю готовить приветствие, конкурсы на висящее над нами мероприятие «А ну-ка, девочки».
– Все, отдохнули. – Я собираюсь с силами. – Еще раз танец.
– Михаил Владимирович, – включается Лера, – а почему все так строго со временем?
– А потому, – терпеливо повторяю я в двадцать восьмой раз, заодно немного их поддеваю, – что мы не сможем с вашими комплексами сделать отличный танец. Значит, мы должны взять юмором, расчетливостью и неожиданностью пополам с массовостью. Понятно?
– Да. – Лера потупилась и ото­шла.
– Аслан, – командую я, – музыка.
– А? – Аслан отрывается от изучения задней панели музыкального центра и, резко потянувшись, опрокидывая все на моем столе на пол, включает музыку.
– SOS! – кричат ему. – Копуша, бегемот!
– Начали! – Я хлопаю, и в этой каше начинается очередная репетиция…

Добрая Лера

Тишина. Так тихо, что слышно, как ветер, врывающийся в мое окно и создающий приятный сквозняк, шуршит листками бумаги, лежащими на одной из парт. Я полулежу на своем столе, обхватив голову. Какие сырые у нас номера, думаю я, как все плохо и как голова болит.
Стук в дверь. Это Лера.
– Забыла что-то? – спрашиваю я и смотрю на часы.
– Я вам таблетку принесла, – тихо говорит Лера, – у вас же голова болит.
– Спасибо! – почти шепотом говорю я, и она, положив мне на стол упаковку, налив в стакан воды, прощается и уходит.
Я тронут. Беру таблетку и кладу ее в шкаф, где уже три таких. «Потерпи, – уговариваю я себя, – скоро пойдешь домой».
Само собой приходит в голову воспоминание, как один раз, очень злой и расстроенный, хотя и старался этого не показать детям, я начал урок в своем классе. Добрая Лера, почувствовала это и после моей фразы «Здравствуйте, садитесь» поклонилась и сделала книксен. Это получилось у нее так, что я вылетел из кабинета и пять минут плакал от смеха, прислонившись к стене. А она весь урок просидела с таким довольным и важным видом, что при взгляде на нее хотелось смеяться дальше.
Наконец я иду домой. Завтра конкурс, общешкольное мероприятие. Завтра все решится и все кончится.

ГОД НАЗАД. МУКИ ТВОРЧЕСТВА

– Ну что мы? – Юля уже почти плачет. – Мы что, название придумать не можем?
Неделя математики, 8 «В» класс делает газету. Муки творчества погружают всех в депрессию. Меня тоже. Материал почти готов, но опять нет названия.
Почти позади сложный процесс становления классного руковод­ства. В начале второй четверти я чуть было не отказался от них, но не сумел. Зато взялся за них по­прочнее. Потихоньку начали определяться методы работы, дети стали проводить в моем кабинете времени гораздо больше, чем у некоторых воспитателей на самоподготовке. Я еще не совсем уверен в том, что я хороший классный руководитель, но стараюсь, и это уже заметно.
– Название, название, название, – бормочет Олег, а маленький Армен уже просто не знает, куда себя деть от безысходности.
Мы в унынии. Газету пора вывешивать, времени почти нет, час уже поздний, скоро уже начнет темнеть. Родители, правда, абсолютно спокойны, так как знают, что если дети задерживаются, то, значит, они со мной, сыты, в тепле и по домам их разведут, если будет совсем уж поздно.
Наташа смотрит в очередной раз на газету и проговаривает что-то вроде «кошмар, уродство». Что у моих не отнять, так это критическое отношение к своей работе. Установка на то, что если они что-то делают, то это плохо, некрасиво и неинтересно, меня выводит из себя.
– Да сколько можно! – Я начинаю злиться, прохожу к своему столу, и тут меня осеняет. Я поворачиваюсь к «издателям».
– Вы видеофильмы смотрите? – Детки уставляются на меня непонимающими глазами, и я намекаю: – Что такое сиквел?
Медленно-медленно, почти со слышным скрипом мысли ворочаются у каждого в голове, наконец шестеренки совпадают и…
– «Математический гвоздь-2… – говорю я и продолжаю: – …или Кривые дорожки возвращаются». Но ребятки, – делаю строгое лицо, – содержание должно быть на уровне.
Через неделю я наслаждаюсь видом почетной грамоты за газету «Математический гвоздь-2», висящей у меня в кабинете, и готовлю класс к проведению викторины «По естественным наукам» – открытому мероприятию.
Спустя год грамота была за «Математический гвоздь-3», а потом «Математический гвоздь-4», а я, рассматривая пожелтевшие и выцветшие грамоты, радостно улыбался. Кто теперь неудачники?

СНОВА 9 КЛАСС. «А НУ-КА, ДЕВОЧКИ»

Без конфуза не обошлось

Утро, день мероприятия. Школа на ушах. «Мы боимся», – стонет моя команда под странным названием «Великолепная пятерка плюс один», что означает пять девочек и Армен.
«Плюс один» таки приносит мне газовый пистолет, который я десять раз поверяю на разряженность и от греха подальше засовываю сзади за пояс.
Не обходится без легкого конфуза. На четвертом уроке, после своих математик в пятых классах, настраиваю и проверяю в последний раз аппаратуру в актовом зале. За моей спиной заместитель директора отдает последние, никогда не кончающиеся указания.
– Михаил Влад… – громко говорит она и замолкает.
Я поворачиваюсь и вижу ее застывший взгляд где-то на уровне моего пояса. С невинным видом достаю пистолет и протягиваю ей.
– Это для конкурса, – радостно говорю я, и заместитель директора отворачивается, явно думая, что все сошли с ума и поставили себе цель довести до безумия и ее.

Рискованный номер

Началось. Приветствие, первые выступления. Я не слежу за общим счетом. Еще несколько номеров. 9 «Б» выступает средне, еще один класс, восьмой просто бьет рекорды, вызывая восхищение у всех. Мои нервничают, хотя держатся неплохо.
Конкурс комплиментов идет на ура. Просто великолепно играют Лера, Армен и Аслан. Заодно мы единственный класс, поставивший этот конкурс как музыкальный номер с игровым действием.
Лера стоит на стуле, а Армен и Аслан, помахивая бутылкой с обведенной фломастерами надписью «Кармадон», изображают двух пьянчуг, один из которых наткнулся на Леру и начал петь ей песню какого-то современного исполнителя с содержанием типа «Ах какая ты…»
Второй пытается прекратить это действие, указывает жюри на бутылку и бродит по залу, артистично спотыкаясь.
Лера на стуле старается изобразить всю гамму эмоций, на какие способна, – удивление, растерянность, отвращение и, наконец, заинтересованность.
Номер, конечно, рискованный, но срабатывает, как нужно.

Агент 007

Запыхавшийся Армен, уже переодевшийся для музыкального номера, посему запахнутый в длинный плащ и в капюшоне, чтобы его никто раньше времени не видел в полном параде, крутится возле меня и стонет: «Ну как, Михаил Владимирович?».
– Отлично, Армен! – сказал я ему и понял, что ждать до конца не смогу. Надо узнать, какой общий счет.
Я подошел сзади к столу жюри, придвинулся к учительнице истории.
– Лариса Дмитриевна! – позвал я ее.
– Да, Михаил Владимирович, – повернулась она.
Я, наклоняясь к ней, улыбаясь и смотря в глаза, предложил:
– Когда все это кончится, вы не хотите выпить чаю? С шоколадкой?
– Угощаете? – Она улыбнулась.
– Конечно. – Я возмущен.
– Хорошо, – ответила она. – Буду рада.
– Ах, Лара! – Я наклоняюсь к ней и хватаю за руку. – Ты жалишь и жалишь меня в самое сердце. – А сам кошу глазом в ее таблицу с оценками.
– Ну что вы, – засмеялась она и повернулась к сцене.
Подошел к своим, нетерпеливо ждущим.
– Так, ребятки, – сказал я, – вы пока третьи. Но еще впереди два конкурса.
– А «бэшники»? – спросил Аслан. – Они на каком?
– На четвертом, – вру я, отводя глаза.
Это придает им сил, следующий конкурс мы выигрываем. Остался еще один – музыкальный номер.

Спецгерлсы плюс один

– А теперь команда 9 «В» класса, – объявляет ведущая, и мне становится неуютно. Я прохожу в конец зала, чтобы мои дети меня видели.
Марина перехватывает микрофон. Зал затихает. На сцене две девочки. Сзади них занавес плотно задернут.
– На наш праздник мы, «Великолепная пятерка плюс один», пригласили известную эстрадную звезду. Итак, встречайте (начинает играть музыка) – ШУРА!
И под свист и гогот зала из-за занавеса вырывается мой «плюс один» – Армен в ушанке, шортах, майке и раскрашенный до неузнаваемости.
– Пой! – говорил я ему. – Пой и громко.
– Я не умею, – отбрыкивался он.
– Тебя никто не услышит, – успокаивал я его. – Зато будет реально, понял?
И Армен пел. Прыгал, носился по залу, повторяя все ужимки Шуры, под его песню «Ты не верь слезам». Две девочки сзади только пританцовывали. Остальные девчонки класса выстроились вдоль боковых стен зала и ждали моего сигнала.
– Мы не можем взять артистизмом или качеством танца, – разъяснял я в сороковой раз. – Мы возьмем массовостью и громкостью.
Тридцать секунд, сорок, сорок пять, пятьдесят. Пора! Я опускаю руки, которые были сложены на груди. Сигнал! Строго по очереди, через равные промежутки, на сцену выходили остальные девочки класса. В результате танцевали все. А пара нехитрых пританцовок сделала номер очень эффектным. Армен находился в центре внимания зала, и неловкость и несинхронность остальной группы никто из зрителей не замечал.
Две минуты, пора. Я опять складываю руки на груди, и Армен начинает работать на жюри. Он начинает вертеться возле них, потом отбегает, и когда песня почти закончилась, остальные с воплями удаляются, «Шура» приближается к завучу и поет «Все вернется», потом идет музыкальный проигрыш, повтор «Все вернется». Армен исполняет с интонацией: «Я тебе все верну, все!» – проигрыш, Армен еще грозней: «Все вернется» (типа «Все тебе вернется: и замечания, и прочее»).
После четвертого раза завуч машет руками и кричит: «Хорошо, Армен, хорошо, только уйди!» Армен идет ко мне, поворачивается и уже не под музыку (она закончилась): «Все вернется!»
Тишина, потом зал взрывается. Я обнаруживаю, что весь мокрый – вспотел. И медленно-медленно иду к своему классу.

Второе место!

В мой кабинет все вбегают радостные и счастливые. Второе место, «бэшники» с огромным разрывом третьи. Я захожу в кабинет последним, и Армен радост­но подбегает.
– Ну как, Михаил Владимирович?
Я смотрю на него пару секунд, в классе устанавливается гробовая тишина.
– Как сказать тебе, Арма… – Я замолкаю, а потом делаю то, чего от себя не ожидал. Я обнимаю Армена и говорю ему: – Ай, умница! Вот молодец!
Возле меня свалка. Все кидаются обнимать Армена и меня, но я уже отстранился, и довольный Армен срывает все аплодисменты.
Спустя час мои, довольные и счастливые, покинули школу, а я сел за свой стол, на котором было навалено все оформление. Разворачиваю один плакат и начинаю смеяться. Один, в пустом кабинете. На плакате – большая цифра 9 и много надписей, включая «Мы с вами». Несколько надписей не слишком культурных. Я смеюсь до тех пор, пока слезы не выступают на глазах, но меня покидает напряжение последней недели. Потом спокойно собираюсь и иду домой.
Плакат я храню.

ГОД СПУСТЯ.
ВАМ ПРИДЕТСЯ БРОСИТЬ КУРИТЬ

Спустя год, в десятом классе, перед следующим конкурсом «А ну-ка, девочки» у нас уже были почетные грамоты – за первое место в общешкольном конкурсе «Мой Иристон», за газету, за конкурс чтецов, за победу в первенстве по волейболу среди мальчиков, за второе место в «А ну-ка, парни». Я пообещал попробовать бросить курить, если мои займут первое место. Мой класс немного потосковал, что Армена уже нет (он закончил обучение), и в качестве «плюс одного» дополнения к «спецгерл­сам» стал Аслан.
В конце самого конкурса мне стало немного плохо, и я был вынужден спуститься к себе в кабинет. Мой класс шел четвертым-третьим, оставались еще два конкурса, но у меня почему-то надежды не было, хотя я этого и не показывал.
Сидя в кабинете и немного утихомирив сердечко и остановив кровь из носу, пошедшую явно на нервной почве, я услышал, как кончилось мероприятие. С дикими воплями школа начала покидать актовый зал.
Спустя некоторое время, только я начал беспокоиться, куда делись мои дети, в дверь постучали и вошла явно высланная вперед остальными Саша, официальный фотограф моего класса.
Она спокойно положила на мой стол фотоаппарат и повернулась ко мне, сидящему за первой партой.
– С вами все в порядке? – спросила она.
– Да, все в