Специальный выпуск
Советы специалиста
Автор статьи по первому образованию – учитель физики, закончил МГПИ им. Ленина (ныне – МПГУ) в 1971 году. 20 лет проработал компьютерным инженером, получил соответствующее второе образование. Параллельно преподавал физику в школе, техникуме, вузе. В 2000 году закончил институт интегративной терапии в Мюнхене (учился в его московском филиале) по специальности «семейная и парная психотерапия». С 1998 года работал в центре психолого-медико-социального сопровождения «Северо-Восток», сейчас работает в Центре диагностики и консультирования «Участие» под руководством Ольги Евгеньевны Булановой. Сотрудник группы экстренной психологии, участвовал в оказании помощи людям, пострадавшим в терактах и техногенных катастрофах: «Норд-Ост», Ессентуки, аквапарк, Беслан.
Аркадий Левицкий ,
ЦДиК «Участие», структурное подразделение экстренной психологической помощи, г. Москва
ЦДиК «Участие», структурное подразделение экстренной психологической помощи, г. Москва
Быть человеком
Педагог может помочь своим ученикам в трудной ситуации, если они видят в нем прежде всего человека, а не руководителя. Понимаю, эти слова звучат немного странно на страницах газеты «Классное руководство и воспитание школьников». Но тот, кого пострадавший воспринимает как командира, руководителя, вряд ли сможет помочь ребенку, которому трудно и больно. Сейчас, когда у ребенка горе, ему нужен рядом человек, а не руководитель (даже самый классный). Люди обращаются за помощью только к другим людям. Подчиненные к руководителям обращаются только «по делу», за инструкциями.
Понять ребенка
Классный руководитель не обязан, да, впрочем, и не может заранее знать, как помочь ребенку, попавшему в трудную ситуацию. Да и вообще, в жизни нет ничего заранее понятного. Жизнь – это всегда проблема, причем, в самом русском смысле этого слова. Ведь в русском языке мы различаем два очень разных понятия: «проблема» – это то, в чем требуется разобраться, что нужно понять; и «задача» – то, что надо сделать… В английском, например, языке эта тонкость ускользает: «проблема» – это то же самое, что и «задача», – то, что нужно сделать.
Чтобы был шанс понять детей, нужно здесь и теперь, в данной конкретной ситуации, найти в себе мужество быть человеком, а не руководителем рядом с ними. Дать ребенку возможность почувствовать, что к нему можно обращаться как к человеку. Как это сделать, педагог решает сам, каждый раз заново. Это могут быть и слезы, и демонстрация собственной слабости. В таких ситуациях способность искренне быть самим собой и при этом найти уместную форму проявления своей открытости становится силой взрослого человека.
Иногда дети сами создают такие ситуации, причем без всяких усилий со стороны взрослого. Например, на похоронах учительницы, классной руководительницы выпускного класса, ребята подошли к ее подруге, тоже учительнице, и позвали ехать на кладбище с ними, а не с другими учителями. Ребята отнеслись к учителю, как к другому человеку, которому плохо. Часто бывает, что дети могут помочь и взрослым, и друг другу. Взрослые в такие моменты стараются соответствовать высокой роли учителя, говорят разумные слова, а дети еще не идентифицировались с ролью учеников, школьников и ведут себя просто как люди. Им не нужны разумные слова, им хочется ощутить рядом живых, сопереживающих им людей. Тот, кто ощущает себя человеком, и вокруг себя видит людей. Ему легче не только помогать другим, но и получать от других людей помощь. А исполнитель функции и вокруг себя видит только функционеров, тех, кто выполняет те или иные роли.
Как дать возможность сделать выбор?
…В одной школе скончался всеми любимый директор. Полтора года в холле висит траурная фотография, и никто не решается ее снять. При этом многим людям, работающим или учащимся в школе, больно видеть каждый день траурное фото – по разным причинам. Когда можно снять эту фотографию? Кто должен принять решение?
…В другой школе в сентябре умерла учительница начальных классов, которая прошлой весной выпустила своих последних малышей. Родители подошли к классной руководительнице пятого класса и сказали, что они хотят сделать уголок памяти ушедшей учительницы, которую все дети очень любили. Стоит ли это делать?
Подобных вопросов множество, они возникают везде, где есть люди, где есть жизнь. Но, по-моему, при такой формулировке главная проблема остается скрытой, а значит, нельзя понять, что на самом деле волнует людей; и, как следствие, нельзя принять адекватное решение.
Смерть близкого человека каждый переживает в одиночестве, сам с собой. И каждый человек в такие моменты задает себе вопросы:
• Что значит для меня смерть близкого человека?
• Может быть, это напоминание о том, что я тоже скоро умру?
• Может быть, это завершение моих отношений с этим человеком?
• Значит ли это для меня, что теперь осталась только память о нем?
• Или ничего не осталось?
• Может быть, этот человек будет оставаться живым до тех пор, пока я его помню и люблю?
• Как мне быть?
• Нужно ли мне исполнить все ритуалы, предписанные традицией?
• Поможет ли это анестезировать, обезболить мои собственные переживания?
А потом ищет на них ответы. Например, рассуждая о том, что человек смертен, кто-то скажет себе:
– Я тоже смертен, я тоже умру. Может быть, это – повод для того, чтобы прийти в отчаяние? Потому что не стоит никого любить, жить – ведь все это обязательно закончится. «Любить?... Но кого же? … На время – не стоит труда…»
А другой, наоборот, говорит себе:
– Да, я смертен. Но я живу! И должен беречь свою жизнь, жизнь своих близких. Может быть, следует бережнее относиться к близким людям и к себе – ведь время идет… а, может быть, это – повод оглянуться вокруг и отпраздновать победу?
В Абхазии есть интересный обычай: если умирает человек, который долго прожил, у которого много детей и внуков, на поминках празднуют победу человека над судьбой. Конечно, смех и шутки неуместны, но в атмосфере поминального застолья преобладает не горе и страдание, а «радость со слезами на глазах». Это прекрасно описал Фазиль Искандер в рассказе «Колчерукий».
Мы всегда остаемся в личных отношениях с тем, кто ушел. Каждый раз, когда мы вспоминаем ушедших, мы обнаруживаем, что их образ, как и чувства, связанные с ним, изменился. И, значит, это живые отношения, а вовсе не что-то постоянное, заданное навсегда.
Поэтому и вопрос о том, как вспоминать об ушедшем человеке, – очень личный, все зависит от того, насколько этот человек близок или далек для того, кто о нем (об отношениях с ним) думает. Кто-то не принимает его смерть и не хочет ее принимать. Кто-то полностью смирился с ней. Кто-то расценивает уход как повод вспоминать об этом человеке только хорошее.
Почему-то наша культура устроена так, что смерть является чем-то неприличным, мы избегаем темы смерти, делая вид, что в жизни она отсутствует. Возможно, это следствие потери связи с традицией в российской культуре. А когда нет этой важной связи, каждый одинок, и приходится все решать самому.
Как обойтись с множеством мнений, чувств, переживаний, если такое событие происходит в школе? Дать возможность каждому подумать об этом. Конечно, ни один ребенок не подойдет к учителю и не скажет, что он хочет, чтобы траурный портрет сняли, потому что он предпочитает думать об ушедшем человеке как о живом. Но можно, например, дать детям возможность это сделать не открыто, а в виде ответов на вопросы анонимной анкеты – провести что-то вроде «референдума». При этом каждый ребенок получит возможность найти свои собственные ответы на поставленные вопросы, одновременно поняв, чего хочет именно он. Главное – правильно сформулировать вопрос, дав некоторую вводную информацию в нейтральной форме: «Просим вас ответить на вопрос…», – и предложить несколько вариантов ответов на него. Такую работу можно провести и в классе, и в целой школе.
Это, конечно, громоздко, но бережное отношение к личности – вообще очень громоздкая вещь. Это может оказаться практикой личностного самоопределения для всех, кто переживает уход уважаемого и любимого ими человека. И практикой уважительного отношения к своему внутреннему миру. И к внутреннему миру других людей.