Твоя рука – в моей руке

Август: первый шаг

Жизнь текла спокойно и размеренно, ничто не предвещало резких перемен. Школа – газета – дом – друзья…

Надо сказать, что газета «Классное руководство и воспитание школьников» – новое для меня дело, очень быстро занявшее важное место в моей жизни. К августу уже стало понятно, какие статьи нам нужно публиковать, как найти самых интересных авторов. Что в первую очередь нужно классному руководителю? Программа воспитательной работы, разработки сценариев и праздников, обсуждение текущих школьных проблем… Это же так просто!

И вдруг, как гром среди ясного неба, одно за другим – два известия о суициде молодых людей. Девушка, только что окончившая школу; юноша, уже перешедший на пятый курс института.

А потом – разговоры их бывших учителей, моих друзей, о том, как страшно, когда уходят молодые; о том, могли ли они предотвратить несчастье… И робкий вопрос подруги, которая была когда-то классной руководительницей самовольно ушедшего в небытие молодого человека: «Что я скажу ученикам первого сентября? Ведь они знали Диму. Или сделать вид, что ничего не произошло?» Естественно, вспомнились случаи и из собственной практики, незащищенность учителя при каждом столкновении с трагедиями, которые переживали ученики. За десять лет жизни в школе (кто-то скажет «учебы», но я посмею с этим не согласиться, ведь школа для ребят становится в эти годы важным жизненным пространством) каждый из них пережил чью-то смерть: близких или дальних родственников, друзей, знакомых, кого-то из педагогов. И всякий раз я не знала, что им сказать, как помочь, действовала скорее интуитивно, иногда – правильно, иногда – ошибаясь. Кто рассудит? Ведь в таких ситуациях боль затрагивает каждого по-своему, а учитель – всего-навсего человек, которого в такие моменты захватывают собственные переживания.

***

Помню, как поразило известие о том, что одна из любимых учениц, к тому времени ставшая моим другом (пять лет в походах и экспедициях), попыталась покончить с собой. Бессонная ночь – она в реанимации. Утро – счастье, девочка жива. Еду к ней в больницу, захожу в палату, там родители и Лариса с вопросительным взглядом. Обнимаю, целую, говорю, как рада ее видеть, физически ощущаю, как ситуация «разряжается». А потом она приходит в класс, и я понимаю, что нужно что-то сделать, поговорить о том, что произошло. Нужно и ей, и мне.

«Лариса, мне больно оттого, что с тобой произошло. Не могу забыть. Я боюсь за тебя. Наверное, тебе была нужна помощь, а ты не смогла ни к кому за ней обратиться. Скажи, ты веришь в Бога?» – «Нет». – «А ты крещеная?» – «Нет». – «Я бы хотела тебя окрестить. У тебя будет возможность прийти в церковь, если станет очень плохо». – «Я не против, но родители… Они оба атеисты». Ларисины мама и папа, к нашему обоюдному удивлению и радости, сразу согласились на мое предложение, и на следующий день мы поехали в церковь. Повезло: священник оказался потрясающим человеком. Узнав о том, что нам нужна его помощь, он приехал специально и сначала предложил поговорить о том, что случилось. Я отошла в сторону: «Это твое личное дело, я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Что нужно – ты мне потом сама расскажешь».

Только через час начался обряд. Мы стояли рядом в холодной реконструируемой церкви, и с каждой минутой обеим становилось спокойнее на душе. Сейчас Ларисе за тридцать, она окончила институт, вышла замуж, растит сына.

***

На том уроке Вадик (мы тоже давно дружили, он был в моей «походной» группе) меня просто измучил. Он ничего не делал, грубил и мне, и своим одноклассникам. Парня словно подменили, я ничего не могла поделать. Не помогали ни уговоры, ни индивидуальная работа, которую я смогла ему предложить. Терпение лопнуло, я решила проявить максимальную строгость: «Ты дома себя так веди, с родителями. А здесь – школа, я не позволю…» Мальчик застыл как каменный, класс тоже. У всех в глазах ужас. И тут я поняла, что сказала самую страшную, самую невозможную для этой минуты фразу. Совсем недавно Вадик потерял маму, я же знала об этом и позволила себе… «Прости меня, пожалуйста, если можешь. Я забыла, но не имела на это права. Прости». Я заплакала. Вадик подошел и обнял меня. Урок закончился, а я так и сидела со слезами на глазах. Ребята подходили ко мне по очереди и поглаживали по плечу. Знаю точно: и Вадик, и ребята меня простили. А мне до сих пор стыдно.

***

На Земле мало людей, которые не задумываются о смерти.

Эти мысли иногда приходят внезапно и так же исчезают; иногда навязчиво преследуют, не давая покоя.

Эти мысли нужны, они просто необходимы. Для того чтобы ценить каждый момент жизни. Для того чтобы избегать внезапной смерти. Для того чтобы научиться понимать окружающих тебя людей – и в горе, и в радости.

Хорошо, если рядом с ребенком, впервые столкнувшимся с предельностью жизни, есть взрослый, готовый помочь и поддержать. Часто таким человеком становится учитель, классный руководитель – человек, которого учили, как преподавать тот или иной предмет общеобразовательного цикла. Человек, которому часто приходится принимать куда более сложные решения, чем порядок параграфов при прохождении учебного материала или выбор методики преподавания.

Наверное, в нашей газете, посвященной вопросам воспитания, мы можем (должны?) написать о том, как стоит вести себя с детьми в критических ситуациях. Возможно, это убережет кого-то от ошибок, поможет поддержать учеников в сложные моменты их жизни. Решено. Попробуем сделать такой номер, обратимся к педагогам (чтобы рассказали о своем собственном опыте), к психологам, психотерапевтам, ученым. И начнем разговор на эту важную тему.

Сентябрь: День памяти

Первый человек, к которому мне посоветовали обратиться с просьбой дать материал в этот номер, была Екатерина Бурмистрова – кандидат психологических наук, человек, много лет проработавший с детьми, пережившими кризисные ситуации, автор книги «Психологическая помощь в кризисных ситуациях (предупреждение кризисных ситуаций в образовательной среде)».

 – Конечно, говорить об этой проблеме с учителями необходимо, я и мои коллеги готовы помочь. А Вы приезжайте 3-го сентября к нам познакомиться – будет вечер, посвященный памяти жертв Беслана. Соберутся люди, которые работали с пострадавшими от террористического акта людьми все четыре года.

Было немного боязно ехать на такое трагическое мероприятие. Но довольно скоро стало ясно: это было необходимо. Потому что, послушав выступления, пообщавшись с людьми поняла: они не только чтят память тех, кто ушел; они насыщают смыслом жизнь тех, кто остался.

День памяти не был «ковровым мероприятием». В московском Центре диагностики и консультирования «Участие» собрались психологи и психотерапевты. Небольшой зал, экран для показа слайдов, микрофон… Микрофон был, но организаторы решили его не использовать: это – не митинг, не научная конференция. Это – День памяти.

Вначале слово дали Адольфу Харашу. Он был одним из первых психологов, добровольно занимавшихся психологической реабилитацией людей, пострадавших в Чернобыльской катастрофе; работал в Армении с жертвами Спитакского землетрясения, в зоне грузино-абхазского конфликта 1992 года. Как быстро стало понятно мне, человеку непосвященному, у Адольфа Ульяновича в той или иной степени учились большинство собравшихся.

– Жаль, что мы начинаем думать о том, что нужно делать, только после того как что-то уже произошло. Экстремальные ситуации были, есть и будут – такова жизнь. Землетрясения, войны, взрывы… Сейчас нужно помогать детям в Цхинвали. Я, между прочим, родился в Грузии, школу закончил в Тбилиси…

Адольф Ульянович размышлял о том, что происходило и происходит в мире, но это был не взгляд политика, размышляющего о праве на военные действия – это были мысли и тревоги человека, думающего о том, как теперь помогать детям, оставшимся без родителей; как не дать матерям, потерявшим детей, умереть от горя.

– Мы должны очень хорошо знать традиции, культуру, национальные особенности тех, с кем мы работаем. Без этого все наши усилия помогать будут бесплодны. Когда я работал с чернобыльцами, мне пришлось изучать атомную энергетику – иначе мы с пострадавшими просто не понимали бы друг друга.

Вот бы каждый взрослый так думал, прежде чем пытаться в чем-то помочь детям, чему-то их научить…

В разговор подключились коллеги. Я старалась записать имя каждого, но не успевала. Эмоции и чувства поглотили разум. Слова выступавших писались на диктофон, а кому принадлежала какая фраза, осталось для меня загадкой. Надеюсь, эти люди меня простят и поймут, потому что они умеют понимать – профессия у них такая.

– Давайте посмотрим слайды, которые мы приготовили. Эти фотографии напомнят нам о том, с чем мы столкнулись в сентябре 2004-го. Посмотрим, подумаем, помолчим…

На экране – трагедия. Не описать. В глазах присутствующих – слезы. Одна телекамера вела съемку.

– Эти фотографии нежелательно показывать на телевидении или печатать в газетах. Не стоит людям, пережившим нападение, вновь видеть это. Фотографии были присланы нам, психологам, чтобы мы поняли, с чем столкнулись люди, с которыми предстояло работать.

А потом начали рассказывать о своей работе, периодически доброжелательно перебивая или дополняя друг друга, а иногда весело подшучивая.

– Нас же сначала не хотели даже к больным пускать, особенно в реанимацию. Но мы к этому особенно и не стремились, предложили главврачу… сделать нас ответственными за телефон.

Все вокруг улыбаются – правда, важная работа для высококлассных специалистов?

– И главврач тогда тоже улыбнулся, однако дал нам возможность первыми отвечать на звонки, которые звучали не переставая. И довольно скоро он порадовался: у него появилось время работать, ведь теперь на множество звонков отвечали мы.

Чтобы твою помощь приняли, не нужно ее навязывать. Гораздо правильнее (почему в жизни именно это бывает одновременно и самым сложным?) начать с самого малого, но действительно необходимого тем, кому хочешь помочь.

– Так мы и вошли в доверие, нас пустили в реанимацию. А рядом, в «предбаннике», сидели матери лежавших там детей. Лица каменные. Если им удавалось прорваться к детям, у тех резко ухудшалась симптоматика. Тогда мы стали работать «телефонами»: передавали мамам, что говорят ребята, и наоборот. Ведь мы могли это сделать, не усугубляя состояние боли и тех, и других.

– Помню, как мне удалось чуть-чуть «оттаять» одну маму: у нее на лице наконец-то появилась улыбка. А в этот момент пришли очередные дарители денег и дали их прямо в руки этой женщине. Вся наша работа – насмарку: она побледнела и «сползла» со стула. Женщина снова вспомнила, что она – жертва, что ей нельзя улыбаться в такой момент.

– Да… Пересочувствовать иногда бывает опаснее, чем недо-сочувствовать… Этим людям нужнее что-то делать, думая о других, помогать кому-то. Мы тогда предложили собирать деньги и подарки и отправлять их тем в Беслане, кто в них больше нуждается. И, надо сказать, это здорово помогло.

– Мы тогда хорошо поработали. Никто не умер.

– Из психологов?

Трудный разговор перебивался легкими улыбками: нельзя постоянно нагнетать атмосферу боли. И люди, собравшиеся на Дне памяти, показали мне – гостю, что они действительно профессионалы-психологи. Доказали: они говорят не столько о смерти, сколько о жизни. Заканчивая эту небольшую конференцию, организаторы рассказали о том, что удалось сделать за прошедшие со дня трагедии годы. И пустили новое слайд-шоу: с улыбающимися лицами мальчишек и девчонок, повзрослевших на четыре года. Так и закончился День памяти – с надеждой.

Ноябрь: шаг к пониманию

По дороге домой думала об услышанном. «Пересочувствовать» нельзя, лучше «недо-сочувствовать»… А что делала я, когда пыталась кому-то помочь? Где эта грань между «пере» и «недо»?

«Человеку, который пережил потерю близких, нужно делать что-то для других». А другим так хочется что-то сделать для него, утешить, оградить от всех невзгод. Другим хочется… Значит, те, другие (к которым часто по жизни относилась и я), в эти моменты больше думают о себе, а не о том, кому хотят помочь.

Мы обязательно сделаем номер газеты, посвященный тому, как работать с детьми, пережившими потерю близких. И в этом номере своими мыслями с читателями поделятся разные люди, в том числе и те, которые работали (и до сих пор работают!) с пострадавшими в Беслане. Это станет началом сложного и важного разговора.

Разговора о том, как помогать детям, оказавшихся в кризисных ситуациях. Разговора о смерти, без которой нет жизни. Разговора о жизни, ставящей перед каждым из нас множество преград, которые нужно уметь преодолеть и суметь, не смотря ни на что, продолжать радоваться жизни. Разговора о жизни и смерти.