Как я стал туристом

Если бы лет десять назад кто-нибудь сказал мне, что я сделаюсь заядлым туристом, я бы не поверил. Но потом, став учителем, я на собственном опыте убедился в том, какой мощной воспитывающей и организующей силой являются турпоходы. В первую очередь для детей. Но и для учителей, как оказалось, тоже.

Пойдешь – и точка!

Это было давно, на второй год моей работы в школе. В конце мая подходит ко мне мой друг и коллега Сергей Владимирович и спрашивает:
– У тебя спальник есть?
Я говорю:
– Нет. Зачем мне спальник?
– В поход идем… с детьми… под Можайск.
– Ну… а я тут при чем? Ведь я же только музыку веду, – пытаюсь я ретироваться.
Но Сережка и ухом не ведет:
– А рюкзак?
– Да нет, – говорю, – у меня ни рюкзака, ни палатки, ни спальника… Диван есть! А зачем я-то нужен? Куча же взрослых пойдет – Ольга Петровна, Мария Владимировна…
– Да, и еще Дэн со Стивом. – Сергей Владимирович был неумолим. – Ты тоже пойдешь: чем больше мужиков, тем лучше. Регламент такой. И точка!

Я человек домашний

Вот ведь незадача. Я раньше, конечно, выбирался из города – за грибами или на пикник. Но в поход – ни разу. Я человек домашний. Обычно жены недоумевают, что такого находят их мужья в футболе. А мне было совершенно непонятно, зачем целый день тащить на себе неподъемную палатку, рюкзак, пить сырую воду из реки, потным и грязным идти куда-то…
Сбор грибов и ягод я еще признавал. Здесь есть железный смысл – в конце концов, это еда. Туристов же – не понимал. Если ты жить не можешь, не посетив города Хухрымухрынска, ну скопи денег, купи билет на самолет, на автобус или на вечернюю лошадь, в конце концов, и езжай себе спокойненько туда, селись в гостиницу и гуляй по окрестностям, наслаждайся видами. Но зачем идти пешком?! Если хочешь устать так, чтобы рухнуть без сил от изнеможения, достаточно 500 раз отжаться, а потом столько же присесть с тещей на плечах. И все! Падай себе на здоровье и спи спокойно. Но что за удовольствие спать на земле? Пусть даже в палатке и спальнике… Не понимаю. Для этого же есть диван! Поверьте, на нем намного удобней…
Мой горестный внутренний монолог прервала жена, сказав: «Если ты не пойдешь, я не отпущу Женьку с Олей. А им было бы полезно побывать на природе». И я смирился.

Началось!

С.В. раздобыл для меня невероятных размеров рюкзак и замызганный, рваный, но удивительно легкий спальник, вручил все это мне, и я уныло отправился домой. Готовиться к походу.
Собирался я так, как будто отправлялся не на четыре дня, а как минимум на полгода. И не в Подмосковье, а в Антарктиду. Пешком.
Я взял все самое тяжелое, что только мог: два огромных синтетических свитера, промокающие ботинки, две пары джинсов и рабочие брюки, две куртки, резиновые невероятных размеров сапоги, шерстяные перчатки, стальную миску и даже надувной матрац, чтобы мягче было спать…
Утром в день отъезда, когда я с трудом дотащил это чудовище до школы, на меня страшно было смотреть. С.В. сразу все понял и, отодвинув меня в сторону, стал решительно производить селекцию вещей в моем небоскребоподобном рюкзаке. Я рвал и метал, пытаясь отстоять хотя бы одну из них и уверяя, что именно без нее никак не смогу выжить в походе.
С.В. был неумолим. Вытряхнув практически все, он сунул в рюкзак какой-то продолговатый увесистый сверток из красной плащовки (оказавшийся впоследствии палаткой), здоровущий пакет с макаронами, топор и грязный пакет с котелками.
Призвав меня быть благоразумным, он удалился в соседний класс, где М.В. помогала подгонять рюкзаки своим пятиклашкам. Воспользовавшись одиночеством, я все же сумел запихнуть обратно в рюкзак свой любимый пятикилограммовый надувной матрас…
Наконец мы все пересчитались, объединились в команды и гордо двинулись по направлению к метро. Едва отойдя от школы, я почувствовал, что топор в моем рюкзаке метко уперся в позвоночник. Пришлось, развязав рюкзак, все перекладывать и бегом (представляете, как бежит бегемот?) пускаться вдогонку за детьми.
«Началось!» – тоскливо думал я.

Акт первый трагедии

Потом в электричке мы пели песни под гитару и обозревали из окон просторы родной страны. Дети были счастливы: ведь они только что расстались с родителями. Теперь и те и другие смогут проверить крепость любви друг к другу. К тому же уже можно поесть. Интересно, почему дети так любят поесть – где угодно, только не дома? Смена привычной мизансценытак магически действует, что ли?
Мы вышли на станции Бородино. И тут полил дождь. Два часа назад, когда мы уезжали из Москвы, светило солнышко и ничто не предвещало природных катаклизмов. Дождь был противный, мелкий и всепроникающий, как радиация. Кроссовки и старая самодельная плащ-палатка промокли сразу же.
Устроившись на дырявой веранде у станции, мы хмуро поглядывали на беспросветное небо. Дождь лил, лил, и было непохоже, что он вообще когда-нибудь кончится.

Я был поражен

Дождь кончился так же внезапно, как начался, и мы двинулись в путь.
Сменив сырые кроссовки на сухие сапоги, я смело шлепал по мокрой траве и лужам. Воодушевленный переменой погоды, я даже повеселел. К тому же сапоги вскоре были отправлены обратно в рюкзак, и я снова надел уже высохшие на солнышке кроссовки. Идти стало значительно легче. Спасибо Ольге Петровне: она посоветовала не класть мокрые кроссовки в рюкзак, а подвесить сверху для просушки. Она турист бывалый.
Рядом шагали мои дочери. Невзирая на наставления жены не спускать с них глаз во время путешествия, утирать носы и всячески облегчать быт, я старался как можно реже напоминать девчонкам о себе. Пускай, думаю, без нашей опеки почувствуют себя самостоятельными людьми. Хотя бы на пять дней.
Я ничего им не сказал, но они все правильно поняли. И если младшая, Женька, временами все же начинала ворчать (мол, она устала, ей тяжело, пить хочется и т.п.), то пятиклассница Оля шла вперед по дороге как танк, будто не замечая дорожных трудностей, и ни один протестующий или жалобный звук не исторгнулся из ее мужественного сердца. Я был поражен. Правда.
И вообще как-то странно было видеть, что на привалах дети вовсе не валились с ног от усталости. А могли, к примеру, затеять беготню с прятками и салочками. Это не укладывалось в голове. Мне казалось великим благом снять кроссовки, встать горячими ступнями на холодную траву. Или прилечь. Но как угорелому носиться по колхозному полю?!..

Неожиданные сообщества

В пути складывались сообщества, абсолютно немыслимые в обычных условиях. Вот идут восьмиклассник Никита и девятилетняя Маша. Идут себе, что-то обсуждают.
Вокруг Стива роятся мальчишки постарше. Стив и Дэн – американцы. Стиву девятнадцать лет, но он уже бывший рок-музыкант. К тому же бывший наркоман. Он рассказывает (а наши «трудные подростки» уши развесили), как во время рок-концертов у него – от страшных децибелов – шла из ушей кровь, как они себя наркотиками приводили в состояние куража, как однажды нагрянула полиция и его друг, удирая на машине, разбился насмерть. Стиву было тогда четырнадцать. Родители принесли его, законченного наркомана, в монастырский госпиталь. И Стив остался в монастыре. Теперь это веселый, краснощекий, озорной, очень симпатичный монах.
Обычно разбитной Сашка прилепился к Дэну, ни на шаг не отходит, держится за руку. Чудеса! Интересно, о чем они разговаривают? Доктор филологии Буффальского университета и московский пятиклассник Сашок…

С точки зрения американца

С точки зрения современного американца, то, что происходило с нами, – это и вовсе бред наяву. Толпы комаров, вода для чая – из мутной речки, палатки промокают, миски вылизываются, солнце палит… Дэн со Стивом вначале очень удивлялись. Правда, недолго – через день привыкли. А еще через день удивлялись, как это они до сих пор могли без этого обходиться.
В их родной Америке, если даже группа школьников во главе с педагогом наберется смелости отправиться в пеший поход (что маловероятно), то за ними по пятам непременно будет следовать специальный автобус с медсестрой и целой аптекой медикаментов, с инструкторами по плаванию, туризму, а также все желающие родители. Там, в автобусе же, – холодильник с продуктами, вода в специальных пластиковых баллонах, гамаки и шезлонги (я даже подозреваю, что там есть диван!). Дети же шли бы налегке, пожевывая жвачку и попивая кока-колу. Устал, натер ногу, жарко? Садись в автобус, дыши кондиционером.
Потом был первый большой привал, на котором все основательно подкрепились бутербродами, фруктами и шоколадом. С.В. развернул на своем рюкзаке подробнейшую карту местности из генерального штаба (так он сказал) и пригласил всех желающих припасть к ней для ознакомления с нашим маршрутом. Я не нашел сил оторвать от земли себя с бутербродами внутри (привал, как мне потом объяснили, – опасная штука), но разведка донесла, что за день мы должны проходить в среднем по 20 км…

Мы с Антоном

Идти стало еще трудней. Стараясь крепиться и не показывать виду, что мне тяжело, я плелся в конце процессии. Рядом хрипел Антон. Мы оба начинали потихонечку вырубаться.
Антон обладает удивительным свойством все время влипать в какие-нибудь истории, создавать себе массу проблем, а потом с большим трудом из них выкарабкиваться. Если вы смотрели фильм «Невезучие» с Пьером Ришаром, то можете себе представить Антона. С той лишь разницей, что в отличие от героя фильма этот мальчишка – еще и меланхолик.
А поэтому Антон выглядел не менее жалко, чем я. Он промочил кроссовки еще на первом привале, когда, пытаясь их помыть, залез в лужу по самые щиколотки. В ямы и колдобины его так и тянуло. Мне кажется, что если бы в чистом поле одна-единственная корова сделала бы одну-единственную лепешку и через это поле пошел бы один-единственный Антон – с компасом в руках и подробной схемой расположения лепешки – то он все равно бы в нее вляпался...

Стиральная доска

Ближе к вечеру мне стало совсем невмоготу. Небесное светило выпендривалось вовсю. Казалось, кроссовки сейчас задымятся и расплавятся. Какая там природа, птички, деревушки и перелески? Мысль только одна: быстрее скинуть ботинки, лечь на траву и не вставать минут шестьсот.
Ко мне подошел С.В. и успокоил, сказав, что, судя по карте, скоро должна появиться река, у которой мы и заночуем.
– Это там, за деревней. Видишь?– И он указал куда-то в бесконечность полей. Я попытался было что-то разглядеть сквозь запотевшие от тяжких трудов стекла очков…
Дорога делала большой крюк в сторону, и наш авангард решил пойти к деревне прямиком через поле, рассекая высокие жесткие стебли травы. Я шел и стонал. Рюкзак колыхался из стороны в сторону. Привязанная к нему гитара болталась и больно била в правый бок.
Поле было страшное. Видимо, еще прошлой весной оно было распахано, но так и не засеяно. И потому представляло собой бесконечную череду опасных бугорков и впадин. Альпы в миниатюре. Или стиральная доска под увеличительным стеклом.
Дети сразу же окрестили это поле американским: оно напомнило им аттракцион «Американские горки» в ЦПКиО. Только дух здесь захватывало не от кайфа, а от постоянных спотыканий. Было совершенно невозможно предсказать, наступишь ли ты в следующий момент на кочку или, придавленный рюкзаком, провалишься в яму.
Деревня медленно, но верно приближалась, и у меня появилась маленькая надежда, что я все-таки не умру по дороге, а доползу до долгожданной реки и... умру там. Сознание мое помутилось…
Тут непонятно, откуда взялся С.В. Он стянул с меня рюкзак, надел на себя и энергично потопал вперед к деревне… Тут я заметил, что не только С.В. спасает обессилевшего товарища. Максим и Денис – старшеклассники, от которых, говорят, стонут все учителя средней школы (дескать, и бездельники они, и хамы, и паразиты, и ничего не хотят), – уже успели дойти до деревни, сбросить там свою поклажу и вернуться через американские горки обратно, чтобы помочь малышам, девочкам и таким доходягам, как я. Но, кроме меня, доходяг не оказалось.

Райские кущи

Мы поднялись на горку за деревней. Нам открылась чудная картина подмосковной природы: бесконечные клетки полей в густо-зеленой оправе смешанных лесов. На небольшом окруженном деревьями пятачке на краю крутого склона мы решили разбить наш лагерь. При мысли, что завтра с утра его придется сворачивать, я впал в паническое настроение. Но глаза боятся, а руки делают. Особенно руки Марии Владимировны и Ольги Петровны.
Нет, конечно, у нас были и костровые, и дежурные по кухне. И палатки ставить ребята ходили тренироваться в ближайший от школы лесок… Все те же «бездельники и паразиты» Макс и Диня взяли на себя дрова, костер и воду (им бы лесниками быть или фермерами, а не логарифмы с образом Буревестника учить).
Примерно через час палатки стояли и вода в котелке уже закипала. Мы – распаренные, грязные, в саже – спустились к реке.
Вода! Удивительно прозрачная! Почти не боясь людей, плавают маленькие рыбешки. Цветут лилии и кувшинки. Над всей этой красотой в изобилии летают бабочки и стрекозы, превращая берег во что-то нереально сказочное. Или это мне примерещилось?
Нет, это не был мираж, поскольку наше отрядное начальство решило остаться тут не только на сегодняшний вечер, но и на весь завтрашний день. Ура!

Комариный джаз

После ужина все сидели у костра и пели песни. Оказалось, что вечером играть на гитаре намного трудней, чем днем: пернатый друг-кровосос то на руку усядется, то на нос. И шлепнуть-то его нечем – руки гитарой заняты. Жужжит ведь такая тварь у самого уха… портит музыку, летает, покоя не дает.
Я, конечно, терплю, песню пою, не отрываюсь…. А он все жужжит и жужжит, вот ведь подлец! Играешь, играешь, потом (надоело!) – бац, хлоп себя по лбу и дальше музицируешь. Кто сказал, что лоб не ударный инструмент? Вот и получается такая музыка: трень-брень – хлоп! – трям-брям – шлеп!.. В пору бежать и записывать свой компакт-диск с авангардным походным джазом…
После отбоя уставшие дети быстро заснули под мерное жужжание комаров. Мне не спалось. Своим измученным ребром я явственно ощущал корягу под спустившим через полчаса матрасом, и мне очень не хватало подушки! Чесались комариные укусы… Не спали и девчонки в соседней палатке. Они о чем-то оживленно болтали и хихикали. Я долго ворочался с боку на бок и наконец, как-то пристроившись, задремал.
Было уже часа два ночи, – рассказывали мне потом, – когда послышался шепот:
– Девчонки! Вроде мотоцикл в лагерь заехал?
– Не… Это не мотоцикл. Это Сергей Евгеньевич в соседней палатке храпит…
Прошел первый день моего первого настоящего похода.

Тогда считать мы стали раны

Глеба костер притягивал как магнит. Казалось, что мальчишка относится к огню как к живому. Глеб подкармливал его свежими веточками и постоянно что-то рубил для своего любимца. Дров от такого усердия не прибавлялось: аккуратно распиленное Денисом полено Глеб методично стесывал, как инженеры в КБ стесывают свои карандашики,  пока поленце не превращалось в мелкие-мелкие щепочки, непригодные для костра.
Мы пытались запретить Глебу издеваться над дровами или хотя бы на время прервать стук его топора, поручив какое-то более полезное дело. Но через некоторое время Глеб опять был возле костра – они были неразлучны, как насморк и грипп.
На третий день топор не выдержал безжалостной эксплуатации. В момент своей кончины он решил отомстить Глебу, поранив ему кончик указательного пальца. Глеб сидел на пенечке, и все ребята по очереди держали его руку кверху, чтобы остановить кровь. «Глеб, тебе подержать миску? Глеб, тебе чай остудить? Глеб, возьми лишнюю барбариску…» Глеб был бледен, скромен и прост.
Петька, одноклассник моей Оли, всегда выглядел старше своих лет. Воодушевленный примером Дини и Макса, он работал наравне со взрослыми. Старался больше всех, и ему же больше всех не повезло. Во время варки утреннего чая он обварил ногу кипятком. Ступня была перебинтована, а Петька посажен на больничный. «Подумаешь, купаться нельзя, тоже мне море нашли – вода по щиколотку да еще и ледяная!»...

Шел отряд по бережку

Наступило последнее утро. Нам предстоял еще один переход, и все – здравствуй, Москва златоглавая! Здравствуй, диван! Здравствуй, запах горячего кофе! Но особой радости я почему-то не испытывал…
Человек быстро ко всему привыкает. Даже американский человек! Что уж говорить обо мне?.. Теперь я мечтал не о диване, а лишь о маленькой персональной табуреточке, ибо за все эти дни так и не научился сидеть на земле. Постепенно перестали болеть различные части тела, рюкзак с каждым привалом становился легче, и меня окружали милые добрые грязные веселые люди. Местами, правда, перебинтованные.
«Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве». К обеду отряд вышел на трассу.
«Братцы, чьи вы будете?..» Местные жители, узнав, что мы москвичи, ошарашили нас новостями из столицы: террористы взорвали троллейбус. Мы стали думать: уж не в нашем ли районе? После чего неприятности с Петькиным ожогом показались сущими пустяками. Некоторое время мы шли вдоль вереницы маленьких озер, на которых множество мужиков с удочками ловили еду. Потом мы слегка поплутали в каком-то лесочке, пытаясь сократить путь. И в конце концов оказались на маленьком вокзальчике. До электрички оставалось время, и мы стали петь песни. Стив тряхнул стариной, и в захудалом российском городишке зазвучали блюзы на чистейшем американском языке. Столпились люди. Бабушки: «Правда американец?.. Настоящий?.. Можно потрогать?»
В поезде дети сразу заснули: кто на рюкзаке, кто на корточках, а кто и стоя.

Эпилог

Прошел год. Где-то в конце апреля подходит ко мне Сергей Владимирович и говорит:
– Скоро в поход пойдем. Под Тверь.
Я даже спорить с ним не стал, только спросил:
– Завтра?