«Вы можете ее простить?»

К любому конфликту, считает автор, стоит отнестись творчески: как к возможности что-то изменить.

Это письмо я получил несколько недель назад. Автора письма не знаю, но думаю, что это хорошая учительница, раз ее волнуют проблемы взаимоотношений с детьми. Вот что она пишет:
«Дайте мне совет: что мне делать с моим классом? Я классный руководитель, они уже большие (9 класс). Очень любят качать права, постоянно ссорятся с учителями. Я устала от этого смертельно. Как сделать так, чтобы они стали более терпимыми, жили мирно со своими преподавателями? Что посоветуете мне?»
Я решил ответить на страницах газеты и этой учительнице, и всем классным руководителям, кому приходится улаживать конфликты между своим классом и предметниками.
Ни для кого не секрет: классному руководителю часто приходится в ситуации конфликта между «своими» детьми и кем-нибудь из учителей выступать в роли «подушки». Обе стороны порой настроены довольно агрессивно: приходится вклиниваться между ними, дабы они «молотили кулаками» все-таки не друг друга, а – «подушку».
Между тем, как это ни странно, любой конфликт – это возможность что-то изменить к лучшему. Что-то понять, взглянуть по-новому на себя и других. Хотя в то же время это и риск – риск стать хуже, сделать что-то недостойное.
Можно сказать, что бесконфликтность – ситуация хотя и безопасная, но неконструктивная. Ничего не меняется: ни к худшему, ни к лучшему – ничего и не может измениться. Стабильность. Или застой.
А конфликт – это всегда какой-то сдвиг, какие-то изменения. И будет ли это изменение к лучшему или к худшему – зависит от нас самих. Так что к любому конфликту стоит отнестись творчески: как к возможности что-то изменить.

Произошло это лет десять назад. У меня было классное руководство в десятом лингвистическом классе, в одном из самых, как сейчас говорят, продвинутых учебных заведений нашего города, по статусу – лицее. Что это был за класс? Из 25 человек четверо имели по русскому языку оценку «4», остальные – «5». Все болтали по-английски, как по-русски.
Хотя я был их классным руководителем, но никаких уроков у них не вел (так там принято). Русский язык и литературу вела у них Мария Ивановна, пожилая учительница. Муж ее тогда не работал (дефолт и прочие прелести), сын и дочь – студенты. Так что она содержала троих человек. И она взяла 40(!) часов в неделю. Ей дали: вошли в положение. Но, конечно, готовиться к урокам она была не в состоянии.
И вот как-то прибегают ко мне мои «продвинутые англичане» во главе с главной заводилой во всех подобных делах Майей.
Произошло вот что. Мария Ивановна в начале урока русского языка сказала, что повторить тему лучше всего по таблице, и стала ее диктовать. Майя ей говорит:
– Да вы нам дайте ее, мы себе сделаем ксерокопии.
А Мария Ивановна на нее раскричалась:
– Делай, что тебе сказано! Ты еще тут умничать будешь! Кто тут учитель: ты или я?
Во всяком случае, так передала ее слова Майя. И конечно же Майя была страшно возмущена: что это такое, она нас не уважает, обращается с нами, как с маленькими, и т.д. и т.п.
Я ее терпеливо выслушал. Майя не так грозна на деле, как на словах – ей только нужно дать выпустить пар. И я дал. Подождал, пока она сама замолчит. А с ней, кстати, пришло еще полкласса.
Я их спрашиваю:
– Как выглядит Мария Ивановна?
(Это такой прием: сделать или сказать что-нибудь совершенно неожиданное, чтобы выбить собеседника из роли.) Они удивились и, конечно, на вопрос ответить не смогли.
– Я задаю простой вопрос. Вы сейчас на уроке все видели Марию Ивановну, так? Можете сказать, как она выглядит? У нее не все в порядке со здоровьем, поэтому я спрашиваю.
Они – в недоумении. Майя опять разозлилась, теперь уже на меня.
– Да какое это имеет значение, как она выглядит? Мы же вам не о том говорим!
– Да, это я прекрасно понял. Вы говорите только о себе, а я вас спрашиваю о другом человеке. Вы смотрели на Марию Ивановну битых сорок пять минут – и не можете сказать, как она выглядит?
Тут открыла рот Аня, самый молчаливый, но, как часто бывает, и самый внимательный и наблюдательный человек в классе.
– Бледная она очень. Наверное, плохо себя чувствует.
– Ну и не надо было вообще на уроки приходить! – сразу отреагировала Майя. – Обошлись бы без нее! Я на ее уроки вообще больше не пойду!
– Ну хорошо, не ходи. Я тебе персонально разрешаю. Но учти: ты ничего не поняла. И эту проблему ты всюду будешь носить с собой. Так что не важно, пойдешь ты на русский язык или нет – тебе все равно будет хуже.
Тут уже она обиделась.
– Да чего, интересно, я не понимаю? Просто она недобросовестный человек, вот и все!
– Ничего подобного! Я знаю Марию Ивановну давно: она очень добросовестный человек. Но к этому уроку она действительно была не готова.
– Вы же сами себе противоречите: говорите, что добросовестная, а к уроку не готова – как же это может быть?
– А вот так. У нее 40 часов в неделю. Плюс проверка тетрадей. Она одна кормит, кроме себя, мужа и детей. Да, я согласен, она сегодня повела себя неправильно. Конечно, нельзя так тратить время урока. И так разговаривать с тобой она не должна была. Но ты ошибаешься: это не от неуважения к тебе, а от усталости. Она просто смертельно устала, поэтому не нашлась, что тебе ответить. Это тебе понятно?
– Ну, ладно, допустим, понятно…
– Говорю тебе еще раз: не хочешь ходить на русский – не ходи. Но ты все равно будешь всюду таскать с собой свою слепоту, свой детский эгоизм: убежденность в том, что все тебе должны, все для тебя должны быть хорошими – а ты ни для кого.
Она замолчала. Нахмурилась. Вижу, что очень обиделась. Я продолжил:
– Мария Ивановна, конечно, не права. Но можете вы, здоровые, молодые, благополучные люди, простить пожилого смертельно усталого больного человека? Или вы на это не способны?
– А она у нас прощения не просила…
– А вам очень нужно, чтобы попросила? Она прекрасно понимает, что вела себя неправильно. Но она советская учительница: ей трудно признаться. Так вы можете ее простить просто так или нет? Вы взрослые люди или все еще маленькие эгоистичные дети?
– Конечно, можем. Мы на нее и не сердимся.
– Я был уверен в таком ответе. Давайте мы так решим: вы правы, а она не права. Но вы ее прощаете. Потому что вы люди и вы вошли в ее положение. Вот и все. А ты (это Майе) можешь на ее уроки не ходить. Спросит, на каком основании, скажешь: я разрешил. Персонально. Все, до свидания!
После этой беседы Майя со мной недели две не разговаривала. Но на уроки русского языка ходила. И видно было, что что-то в ней происходит, какой-то внутренний процесс.
И класс мой после этого случая с Марией Ивановной больше не ссорился, отношения у них становились все теплее. Когда они заканчивали школу, Мария Ивановна была уже в числе их любимых учителей. Она добрая. А это ведь важнее всего. И это они в конце концов в ней разглядели. Несмотря на свою «продвинутость» и свой блестящий английский.
И тот конфликт, я уверен, большинству из них пошел на пользу. То, что они тогда поняли, важнее любых «английских» и «русских».

Так что мое мнение вот какое. То, что современные дети любят качать права, – само по себе неплохо. Этим они отличаются в лучшую сторону от нас, советских детей, понятия не имевших ни о каких своих правах. А эти знают, что у них права есть и их можно отстаивать. Но в то же время они по-детски эгоистичны, не умеют, а часто и не хотят понимать других. Конфликт с учителем – это возможность их чему-то научить. Надо использовать эту ситуацию. И тогда мы перестанем бояться конфликтов.