Чашка кофе… с датской королевой

Андрей Домбровский работал учителем географии в школе, волонтером в детском доме, был депутатом в Городском Собрании Санкт-Петербурга, сейчас работает руководителем Центра природы и окружающей среды.

Проектная работа. Мы вспоминаем, разбираем, уточняем.
На следующий день одна из участниц приходит с вопросом:
– Вот мы все говорим «проект, проект», но что значит «проект»? Например, выпить чашку кофе – это проект или нет?
– М-м-м… Скорее всего нет.
М-м-м… Хотя, может быть, и да.
– Так да или нет?
– Видите ли, это зависит от того, где и с кем вы собираетесь выпить чашку кофе. Если в кругу семьи или в обеденный перерыв, то – нет. А если, к примеру, вы собираетесь пить кофе на глубине 10 метров или… с датской королевой, то, вероятно, для вас это будет проект.
Конечно же дело не в датской королеве, дело исключительно в нас самих. Хотим – делаем как проект, не хотим – делаем как всегда.
Одно из определений проекта – это уникальность, и это всегда наш личностный выбор: как отнестись к тому обстоятельству, делу, ситуации, в которой мы оказываемся. И отнестись ли вообще.

Первый блин

Иногда (вернее, часто) проект возникает как нечто навязанное. Нам поручают (читай: заставляют) делать что-то, что нам не по душе, не хочется.
198… какой-то год. Моему классу поручают сделать школьную радиопередачу. В те времена «поручили» значило «обязали», и 99 % энергии уходило на то, чтобы избежать навязанных заданий. С передачей случилось иначе. Тема была определена как свободная, в воздухе уже начинало веять перестройкой, и мы пустились в «проектное плавание».
У меня дома на кассетный магнитофон «Весна» писались музыка, какие-то стихи, тексты, короче говоря, мы «химичили». Записи сводились, использовалась вся та примитивная техника, которую мы могли найти по своим домам. Сроки поджимали…
В назначенный день и час передача была готова. Вспотевшие от волнения, мы сидели в классе и слушали, как что-то выходило в эфир. Было абсолютно ничего не разобрать. Звуки слышны, но понять что-либо, даже зная, о чем идет речь, было чрезвычайно сложно.
Десять минут транслировалась передача, десять минут рушился воздушный замок – наша мечта о школьной радиостанции, на которой мы будем делать регулярные передачи, где четким голосом диктор будет рассказывать волнующие всю школу новости… Все это НЕВОЗМОЖНО! Это просто никто не услышит, не поймет и не узнает. Все пропало! (В порядке некоторого пояснения-оправдания надо сказать, что мы были первыми в школе, кто делал радиопередачу, и мы просто не подумали о том, чтобы проверить качество звучания.)

Момент краха

В жизни всякого хорошего проекта должен быть момент, когда «все пропало». Это непременно должно произойти, и можно даже сказать, что если краха не было, то не было и проекта. То, что происходит в момент «краха», – это даруемая нам возможность прояснить сущность проекта: что мы, собственно говоря, делаем? Зачем? Действительно ли нам это надо или это только средство для... чего?..
Крах подобен тяжелой болезни, после которой организм вдруг начинает чувствовать выздоровление. Обычный воздух, обычная еда – все это вдруг наполняется необычным вкусом. Так и с проектом – вы делаете вроде бы обычные вещи, но они осмысленны.
Можно ли сделать что-то, для того чтобы избежать краха?
Нет. Единственное, что можно делать, – это знать, что он наступит и что за болезнью наступит выздоровление, а минуты трепета и паники, казалось, заполоняющие жизненный горизонт, останутся смешными и милыми воспоминаниями. Если совсем темно, значит, солнце скоро взойдет.
Продуктом тогдашнего «краха» стала школьная стенгазета. Мы записали все тексты на бумагу, добавили рисунки и фотографии, расположили на большом листе, склеенном из нескольких листов ватмана, и написали крупными буквами «Наша жизнь. № 1». Потом были № 2, № 3…
Мы выпускали газету на протяжении целого года. Потом из этого родилось литературное кафе. А потом… Много что было потом, и, наверное, было бы неправильно все сводить к той неудачной (а в сущности удавшейся) радиопередаче.

«Убей милашку»

Профессионалы говорят, что первый шаг в проектной работе должен называться «убей милашку». Самая первая, самая очаровательная и упоительная идея, от которой у нас начинает разыгрываться воображение и быстрее бьется сердце, – увы, это скорее всего «не то». Просто не то. Эту идею надо выбросить, отвергнуть, отложить в долгий ящик.
Мне не довелось спросить у профессионалов, почему «милашку» все ж таки надо убить. Внутренняя гипотеза, когда я начинаю вспоминать начинавшиеся проекты, говорит о том, что первые идеи, захватывающие нас, – это идеи нашего Я. Мы воображаем себя скачущими на белом коне, благосклонно принимающими восторги многочисленных поклонников. От этого нашего Я трудно избавиться. Оно очаровывает, манит, раскрывает заманчивые горизонты. Но все, что оно сулит, мало относится к реальности.
Проект же – это удивительное соприкосновение с реальностью. Конечно же я имею в виду не проект как описание того, что должны сделать другие (поскольку то, что написано, вовсе никак не обязано соотноситься с реальностью), а то, что действительно сделано.

«Чуть что, так сразу Косой!»

Избегание, стремление уклониться от надвигающегося вызова (проекта) – это очень естественная реакция. Бывало, поднимешь голову, осмотришься по сторонам и думаешь: а что же, собственно, произошло? Чего пригибался-то?
Одно воспоминание, кажется, знакомо нам всем. Начало урока. Опрос. Учитель открывает журнал и начинает медленно водить пальцем по списку.
Голова втягивается в плечи, глаза тупо читают фразу из наобум открытой страницы учебника. «Только не меня, только не меня…» – Учитель уверенно считывает послание, написанное на языке нашего тела, и заслуженная двойка становится украшением дневника.
Спустя много лет, когда мне уже перестало сниться в кошмарных снах, что завтра у меня экзамен по русскому языку, а правила напрочь забыты, я услышал историю о том, как набирают надзирателей в датские тюрьмы.
На семинаре по проектной работе психолог рассказывал о том, как его фирма производит профессиональный отбор «тюремщиков». Желающих работать надзирателями приглашали на собеседование. Участники собираются в аудитории, входит преподаватель и объявляет, что сейчас состоится… соревнование на лучшее сольное исполнение песни. Кому-то сейчас предстоит выйти к доске и исполнить песню...
Датчане, хотя народ и певческий, однако перспектива петь одному в незнакомой компании мало кому покажется привлекательной. То, что происходит в эти моменты в аудитории, – это подъем энергетического уровня. Преподаватель – человек тренированный и способен поднять уровень энергии до такого состояния, что среди участников возникает возмущение: кто-то встает, заявляет, что он пришел сюда для серьезного собеседования, а не для дурацких шуточек, и, хлопая дверью, выходит из класса.
Тот, кто вышел, – с ним можно и нужно работать дальше, он, вероятнее всего, стоит за дверью и переживает. То, чему ему следует научиться (и этому можно учить), – это умение переносить ситуации с высоким уровнем психологической напряженности.
Наиболее неприятна другая, часто куда более многочисленная группа. В аудитории они никак не проявляются (разве что втягивают головы в плечи). Но вот наступает перерыв, все начинают двигаться с чашечками кофе в руках (а тестирование продолжается). «Ну, этот психолог какой-то совсем…» – «Да, я тоже думаю, что у них у самих тут что-то не в порядке». «Заспинные» критики начинают объединяться в группки. Это те, которых на эту работу не следует брать ни в коем случае. Они никогда не будут говорить прямо о том, что им не нравится, под разными предлогами будут ускользать от всяческой инициативы, но из-за спины все время будут вести разъедающие разговоры.
Энергия, которая накапливается в аудитории, не имеет никакого знака – ни плюса, ни минуса. Лишь своим действием (или бездействием) мы опрокидываем ее в ту или иную сторону. Опрокинуть ее в позитивную сторону – это, например, сказать: «Ну ладно, раз уж так нужно, давайте я спою».

Оазис в пустыне

Размышляя над своим опытом, я обнаружил, что не только негативный, но и позитивный тип реагирования я помню из своей школьной жизни. На уроках английского частенько случалось, что вся группа была не готова к уроку. Меня назначали «громоотводом». Неформальный договор с учительницей гласил, что можно говорить не на тему, но при одном условии – говорить по-английски.
Каких только историй я не нарассказывал! В них было все, включая «веточки вереска» (за которыми мы вместе с учительницей лазали в большой русско-английский словарь), поскольку именно их по фабуле какого-то двухчасового рассказа надо было вставлять в уши вампиров, дабы те не ожили.
Мораль этой истории очень проста: после школы мне не надо было доучивать английский. В университете я его сдал один раз на все годы вперед. Много лет спустя способность рассказывать истории на чужом языке стала источником моего хлеба насущного – переводческого заработка.
Увы, эти воспоминания остаются благодатным оазисом в пустынях втянутых голов, составлявших ландшафт школьной жизни.

Испытание общности

Работая со взрослыми людьми, проводя курсы в дневной народной школе, я обнаружил, что проектная работа знакомит нас с силой чувства общности и принадлежности.
На курсе «Слово к свободе» мы делали проект – собирали книги для библиотеки женской колонии в Саблино (поселок под Петербургом). По ходу обсуждений возникла мысль: а что если вдобавок к книгам подписать колонию на газеты? Обратиться в редакции газет, попросить… Сначала идея показалась замечательной, однако по мере приближения реального действия всех начали мучить сомнения: «А дадут ли? А зачем им это надо?» и т.д.
Подстраховавшись для верности маленькими сувенирами (дело было накануне Нового года, и в мастерской при школе мы изготовили некоторое количество симпатичных свечей), разбившись на двойки (вдвоем не так страшно, да и объяснять проще), участницы пошли по редакциям.
Следующая встреча была триумфальной: «Здесь дали!», «А здесь дали даже два комплекта!», «А нас расспрашивали и расспрашивали, что за проект, что за школа…»
Может быть, вы и сами, дорогой читатель, вспомните из своей практики ситуации, когда за вашим действием стоит нечто большее, когда просишь не за себя. Я думаю, что это «испытание общности» – один из главных результатов обучения в народной школе. Когда мы вдруг понимаем, что мы что-то можем в этом мире, что мы не одиноки с нашими подчас странными идеями. Проектная работа – способ испытать это чувство: чувство гармоничной части целого.

Опасность успеха

Когда возникает успех, возникает и опасность. Проект пошел, мы чувствуем успех, мы видим, что и это возможно, и то возможно: все эти возможности теперь и составляют главную угрозу. «А давайте мы еще попросим вот это! А что если обратиться сюда…» Мы начинаем делать еще и еще, в результате не успевая ничего сделать хорошо. И снова наступает момент, когда надо задать себе вопрос: «Что мы делаем? Зачем?»
Проекты начинаются и заканчиваются. Что остается? Остаемся мы сами с привычкой задавать себе вопросы: «Что я делаю?»