Не собирание вещей, а собор лиц

Николай Федорович Федоров (1828–1903) – скромный библиотекарь Румянцевского музея, увлекший своими идеями умы не только современников. Его почитателями были Достоевский и Циолковский, Вернадский и Горький, Владимир Соловьев и Владимир Маяковский. Для Федорова все человечество представлялось большой семьей, в которой крепки связи между предками и детьми, в которой пребывает дух соборности, в которой вновь и вновь происходит воскрешение умерших.

Наш век, гордый и самолюбивый (то есть «цивилизованный» и «культурный»), желая выразить презрение к какому-либо произведению, не знает другого, более презрительного выражения, как «сдать его в архив, в музей...». Уже по этому можно судить, насколько искренна благодарность потомства, например, к гениям-изобретателям, да и вообще к предкам, к которым обыкновенно так жестоки бывают современники. Во всяком случае, почтение, выраженное «музейски» в нынешнем смысле этого слова, не лишено лицемерия и заключает в себе двусмысленность...
Наш век глубоко благоговеет перед прогрессом и его полным выражением – выставкою, то есть перед борьбою, вытеснением, и, конечно, пожелает вечного существования вытеснения, именуемого прогрессом. И никак уже не дерзнет наш век представить себе, что самый прогресс сделается когда-либо достоянием истории, а эта могила, музей, станет восстановлением жертв прогресса в ту пору, когда борьба заменится согласием, объединением в деле восстановления, в котором единственно и могут примириться партии прогрессистов и консерваторов, борющихся от начала истории.
Но сохранится ли это уважение к памятникам прошедшего при дальнейшем прогрессе, при увеличении искусственных потребностей, признаваемых необходимыми, при усиливающейся заботе только о настоящем? Египтяне в нужде закладывали мумии своих предков, несмотря на то, что в их представлении такой заклад равнялся ухудшению судьбы предков; наше же время при дальнейшем прогрессе может и совсем оставить все, относящееся к нашим предкам, всякие о них памятники; но вместе с тем человек, утратив свое чувство и понятие родства, перестанет уже быть существом нравственным, то есть достигнет полного буддийского бесстрастия; для него не будет уже ничего дорогого, а общество сделается воистину муравейником, который также, впрочем, способен к «прогрессу»!
Однако уничтожить музей нельзя: как тень, он сопровождает жизнь, как могила, стоит за всем живущим. Всякий носит в себе музей, носит его даже против собственного желания, как мертвый придаток, как труп, как угрызения совести; ибо хранение – закон коренной, предшествовавший человеку, действовавший еще до него.
Хранение есть свойство не только органической, но и неорганической природы, а в особенности – природы человеческой. Люди жили, то есть ели, пили, судили, решали дела и сдавали их, полагая оконченными, в архив, вовсе не думая при этом о смерти и об утратах. Для музея сама смерть не конец, а только начало. Для музея нет ничего безнадежного, «отпетого», то есть такого, что оживить и воскресить невозможно; для него и мертвых носят с кладбищ, даже с доисторических; он не только поет и молится, как церковь, он еще и работает на всех страждущих, для всех умерших! Только для одних, жаждущих мщения в нем, нет утешения, ибо он – не власть и, заключая в себе силу восстанавливающую, бессилен для наказания: ведь воскресить можно жизнь, а не смерть! Музей есть высшая инстанция, которая должна и может возвращать жизнь, а не отнимать ее.
Музей есть не собирание вещей, а собор лиц; деятельность его заключается не в накоплении мертвых вещей, а в возвращении жизни останкам отжившего, в восстановлении умерших по их произведениям живыми деятелями. Знание отвлеченное не может быть всеобщей обязанностью, знание же причин, делающих нас врагами, не может не быть долгом для всех, так как оно не может остаться только знанием, а станет делом, религиею, примиренной с наукой.
Музей есть образ мира, Вселенной видимой и невидимой, умершего и еще живущего, прошедшего и настоящего, естественного, произведенного слепою силою, а также и искусственного, произведенного полусознательною силою народов. Нынешний музей – это как бы книга, поясняемая демонстрациями физических кабинетов и химических лабораторий, разросшихся в особые институты.
Музей есть выражение памяти общей для всех людей, как собора для живущих, памяти, неотделяемой от разума, воли и действия, памяти не о потере вещей, а об утрате лиц. Деятельность музея выражается в собирании и восстановлении, а не в хранении только; он не может быть пассивным, страдательным, равнодушным выражением раздора и безучастным к утратам, из него происходящим.
Музей есть первая научно-художественная попытка собирания или воспитания в единство, и потому эта попытка есть дело религиозное, священное.
Музей есть исследование, производимое младшим поколением под руководством старшего. Он может быть открыт для всех только путем учения; вход в него ведет через учебные заведения, через которые только и может производиться собирание, так как воспитание и есть само собирание.

/Из статьи Н. Федорова
«Музей, его смысл
и назначение»/