Архив
Случай с Альваресом
* не для оваций
Записала Мария ГАНЬКИНА
Рассказ учительницы истории из Твери Веры Ц.
Восьмой класс. Перемена. Все дети в коридоре. А в классе Лена осталась (что‑то там делала) и Миша Альварес, сын депортированных после 36‑го года испанцев, кудрявый, высокий, красивый мальчик. Но семья была, что называется, неблагополучная: папаша выпивал.
И я в классе стою, заряжаю диафильм для урока. И тут Лене что‑то понадобилось, она сама не справлялась и попросила Альвареса помочь. А он взял и послал ее матом. Прямо при мне. В такой ситуации я могла бы сдержаться, но у девчонки только-только отец умер…
Тут мне моча в голову ударила… Я, не помня себя, схватила его. А он здоровый – метр восемьдесят… Я его левой рукой схватила вот за это место на затылке, в коридор вытолкала и со всей силой по заднице поддала, да так, что он споткнулся... У меня аж рука одеревенела.
Он скорчился, голову руками закрыл… Тишина в коридоре мертвая. И посреди этой тишины – одинокий такой голос Вадика: «Вера Валентиновна Альвареса убила…»
В деревне нет мужчин от старческого возраста до пятилетних детей, которые бы не говорили в адрес женщины такие слова. Я больше чем уверена, что дети не поняли, на что это я так резко отреагировала. Но, судя по их лицам, они были удивлены моей смелостью. С одной стороны, они понимали, конечно, что раз я жена директора, то у меня больше прав. Но с другой – они знали, что за фрукт отец Миши Альвареса. Он на уровне ООН писал кляузы, с ним боялись связываться.
Потом, разумеется, отец его стал ходить по всем инстанциям, требовать сатисфакции. А муж мой был депутатом, как любой директор советской школы. И он не мог на заседании сельсовета не поставить вопрос о том, чтобы учительницу (меня то есть) за рукоприкладство наказали. Как депутат и директор в одном лице, он должен был отреагировать обязательно.
Он принес письменное заявление, что он, как директор школы, считает этот поступок несовместимым с деятельностью учителя и что Вера Валентиновна будет уволена. Тут встали все остальные родители, которые тоже были депутатами, и меня защитили. Они сказали, что знают, какой Альварес мерзавец, припомнили, какие гадости он делал и как над детьми издевался. В общем, с трудом, но меня отстояли.
Но осадок у меня остался жуткий. Я понимала, что у нас с Альваресом разные весовые категории. С одной стороны, я пресекла хамство. Но мера пресечения все же скорее говорила о моей слабости. Я поступила крайне непрофессионально: на силу ответила силой, то есть адекватно той бандитской идеологии, которая процветала в селе, да и вообще в стране. Я даже думаю, что в глубине души мой поступок все в нашем селе одобрили. И от этого мне было еще гаже…
Я ожидала, что Миша не будет ходить на уроки, какие‑то гадости делать начнет. Но он и на уроки ходил, и никаких акций протеста не устраивал.
Эпилог
Но больше всего меня потрясло то, что случилось через несколько лет, когда Миша окончил школу, да и я в школе уже не работала, и мы уже давно друг от друга не зависели...
Иду я как‑то одна по тропинке через пустырь. И вижу, что навстречу идет Миша Альварес. А вокруг – ни души… Я знала, что он где‑то учился, в ПТУ или еще где‑то…
Я иду и настраиваю себя, что мы сейчас молча разминемся. Нет, я не боялась. Я просто ожидала, что вот сейчас будет немного неприятно пройти мимо Альвареса. Я была уверена, что мы пройдем, как бы не видя друг друга. Ведь даже прекрасные ученики часто не здороваются: окончил школу, и все – он независим, учителей не замечает. Это в деревне как‑то принято. Бывает, учителя даже жалуются: вот я‑то ему и то, и се, и чего только не сделала, а он, мерзавец, прошел и не здоровается...
Так вот. Мы равняемся. И вдруг: «Здравствуйте, Вера Валентиновна!» – и так как‑то поклонился заискивающе…
Мне стало холодно. Я думаю: ну вот, может, он и без меня был бы раб, но я этому точно поспособствовала. Разве нормальный человек здоровался бы, если бы его так обидели? Ни в жизнь!.. Все – воспитала раба…
Мне до сих пор не по себе…
Три реплики от редакции
1. Почему Вера Валентиновна так уж себя клеймит? Потому что не на шутку травмирована. Она рискнула прыгнуть выше головы. А риск есть риск. Вот малость сухожилия‑то и растянула. До сих пор побаливают. Думается, что и у Макаренко в случае с Задоровым на душе кошки скребли.
И именно тот факт, что до сих пор побаливают, – свидетельство того, что этот случай – исключительный в ее опыте, а вовсе не повседневная практика.
2. Так уж прямо и «воспитала раба»? Вряд ли можно одним махом что‑то воспитать, даже раба. Пожалуй, не стоит на себя взваливать такой груз.
3. И вообще, почему бы не поверить в искренность Миши Альвареса? Может быть, он на самом деле на всю жизнь зауважал свою учительницу за отвагу? Ведь ему чего только не привелось услышать с кухни от своих родителей, в то время как отец ходил по инстанциям! Да и односельчане были явно за Веру Валентиновну горой.