Архив
Что же такое по-настоящему хороший, незабываемый классный руководитель?
* арифметика поиска
Татьяна АЛЕКСЕЕВА, кандидат филологических наук
История, спровоцировавшая маму нынешнего десятиклассника на споры с сыном и на воспоминания
о собственных школьных годах
Все началось с неожиданного телефонного звонка. Классная руководительница моего сына позвонила с рассказом о конфликте, случившемся на одном из уроков. Между мной и сыном тут же пошли разговоры и выяснения: кто во всем виноват, насколько он в шалостях участвовал, сам додумался или пошел у других на поводу?
Однако сына в произошедшем всерьез возмутило то, что конфликт обсуждался не внутри школы, а вынесен за порог, доведен до родителей. Он явно не одобрял действия своей классной (которую в целом уважает). Я же в ответ настаивала, что с позиции родителя это очень правильный шаг. Как иначе узнаешь, что на самом-то деле происходит с ребенком? В чем он участвует? С кем теснее общается? Если полагаться на его собственные слова, только и слышишь: «все нормально», «все нормально»…
Эта простая история спровоцировала между нами с сыном споры о том, какой классный руководитель – хороший, а какой, уж простите за дерзость, плохой. Об одних учителях и спустя десятилетия вспоминаешь с благодарностью и радостью, а других избегаешь, утешаясь лишь надеждой, что скорое окончание школы избавит от дальнейшего общения. От чего то и другое зависит? В чем секрет?
Для меня эта тема имеет и глубоко личный оттенок. Мне-то как раз посчастливилось в старших классах оказаться под опекой не просто хорошего, а чудесного, незабываемого классного руководителя. Собственно, одним из его достоинств было как раз отсутствие опеки. Дело было еще при социализме. И тогда разговоры о жизни на равных, уважение к ученику и признание в нем личности (а не только объекта воспитания и контроля) было редким исключением, а отнюдь не правилом (впрочем, так и не знаю, стало ли это правилом сейчас).
Наш классный преподавал в школе физику, но по своему складу был человеком не школьным. В моем тогдашнем понимании это значило, что его интересы и взгляды были гораздо шире узкошкольной проблемы требования – послушания.
До знакомства с этим учителем все известные мне классные существовали в рамках: «от нас требуют» (администрация школы, района и пр.) и «мы им должны» (обеспечить, предоставить, продемонстрировать). В лучшем случае в подтексте у учителя присутствовало: «мы им должны, чтобы они от нас поскорее отвязались». В худшем он кооперировался с требующими в одну команду и по отношению к классу выступал как посланник и представитель администрации – давил, распекал, унижал, высмеивал. Словом, практиковал весь полный набор взаимодействий, несовместимых с взаимным уважением.
А тут мы вдруг столкнулись с человеком, которому говорить с нами о книгах и фильмах было несравнимо интереснее, чем о формальных нарушениях порядка. Неудивительно, что и нарушений-то становилось все меньше. Удовольствие проскользнуть после уроков в лабораторскую (при кабинете физики) и посидеть там с другими учениками и с классным, обсуждая прочитанное, было слишком дорогим. Мало кто решался омрачить отношения с классным откровенными огрехами и тем лишить себя душевного покоя, права поучаствовать в будоражащих и любопытных беседах. Никому особо не хотелось променять по доброй воле уютное сообщество спорящих одноклассников на сомнительное положение изгоя.
К разговорам не о школе, а о литературе, жизни, кино, человеческих отношениях потянулась поначалу наиболее активная и думающая часть класса. Но постепенно и другие озаботились – как бы им оказаться туда вовлеченными? Кому-то просто хотелось быть вместе с большинством, а кто-то искренне обрадовался возможности развивающего общения.
Мы и сами не заметили, как из разговоров о поэзии выросла идея сделать литературный спектакль по произведениям Марины Цветаевой. Ну да, конечно. Дело было при социализме. Цветаеву только-только начали издавать. Сами ее стихи были для нас открытием. А уж вынести их прилюдно на школьную сцену, увлечь и заразить ими подростков из других классов казалось почти революцией.
Стоит ли говорить, что в спектакле по стихам Цветаевой скрывался в ту пору и некий вызов в отношении склонной к перестраховкам школьной администрации. Но подростковая энергия переосмысления, жажда занять свое, а не навязанное извне место нашли для себя очень подходящее русло.
Стихия поэзии побудила задуматься о музыке, породила идею музыкального оформления спектакля, поиск и подбор подходящих пластинок. Дальше само собой возникло желание придумать хоть какое-то скромное освещение, набор костюмов…
Почти весь выпускной год мы с увлечением кроили, творили, репетировали, создавали. При том, что у большинства и тогда были заботы о поступлении в вузы, многие занимались с репетиторами. Однако жизнь продолжалась. Она никак не могла ограничиться скудными рамками учебных обязанностей. Нам слишком хотелось, чтобы в ней было место открытиям и экспериментам. Учитывая, что сценарий спектакля мы писали самостоятельно, пространства для споров и непредсказуемых решений было предостаточно.
И все это время я не помню, чтобы наш любимый физик нами как-то всерьез руководил. Мы по-прежнему набивались в лабораторскую – обсудить вчерашний фильм по ТВ или новые подробности цветаевского спектакля. Он бывал на большинстве наших репетиций, делился впечатлениями. Иногда сдержанно высказывал мнение по поводу чьего-то пропуска уроков или локального конфликта с кем-то из учителей. Это мнение имело гораздо больший вес, чем самые яростные крики и настойчивые распекания.
Незыблемый авторитет нашего классного держался, мне кажется, не на одних его человеческих, личных достоинствах. Он создавал необходимую альтернативу школьной системе координат, достраивал ее до общечеловеческой. Из людей, которые всем вокруг должны, мы превращались в людей, которым есть чем поделиться – и друг с другом, и с окружающими. Пожалуй, для меня это был один из главных уроков достоинства, полученных в то подростковое время.
Теперь же конфликтная ситуация в классе сына снова вынудила задуматься: а что такое по-настоящему хороший, незабываемый классный руководитель? Он лишь воплощает волю администрации? Или же все-таки несет самостоятельную точку зрения, способен быть посредником между официальной позицией и психологическими потребностями своих подопечных?
Как ему балансировать между теми, кто с него требует, и теми, кто ему должен, но не хочет (учениками)? Что он может предложить, чем увлечь разобщенных и перекормленных информацией современных школьников?
Вопросов много. Но позиция моего сына (нынешнего десятиклассника) получилась все-таки очень близка к моей – той стародавней, подростковой. «Ну скажи мне, – донимала его я, – вот ты сам согласен, что у тебя совсем неплохой классный руководитель… А каким он должен быть, чтобы оказаться замечательным, прекрасным? Какие качества, по-твоему, должны быть у незабываемого?» Даже систематизировала его ответы по пунктам.
Заповеди классного руководителя с точки зрения современного ученика получились примерно следующими:
1) не дергать по мелочам (требовать от ученика и всерьез ставить его перед проблемой не по частным случаям, а по повторяющимся, обозначившимся как устойчивая трудность);
2) не нападать, а выгораживать «своих» перед «чужими» (т.е. перед администрацией и другими учителями), что конечно же не отменяет критики и разборок внутри класса. Оказалось, что для моего школьника все-таки очень важна возможность закрытого разбирательства, без привлечения тяжелой артиллерии из родителей, завучей и пр. (если проступок не зашкаливает);
3) проводить хоть какие-то внеучебные мероприятия – экскурсии, спектакли, обсуждения, конкурсы и пр., чтобы у класса была особенная внеучебная жизнь;
4) чаще интересоваться у каждого из учеников, как идут их личные дела, и стараться не заводить назидательных разговоров об успеваемости.
Вот конфликт в классе моего сына вызвал у меня поток воспоминаний о собственных школьных годах и любимом классном руководителе. Как родитель, я бы поспорила с тем, стоит ли выносить сор из избы и что считать в школьной жизни мелочами, а что – серьезным проступком…
Но в одном мы с сыном твердо совпали, несмотря на разделяющие нас десятилетия, – в потребности почаще разговаривать со своим классным руководителем не только о школе, а много шире – о жизни как таковой. О человеческих особенностях и характерах, об иллюзиях и надеждах. О судьбах и жизненных уроках. О кино и книгах…
Продолжаю верить, что в теперешнее хлопотное время ученику и учителю по-прежнему есть что друг другу сказать.