Из первых рук

Говорим по-русски с профессором и писателем Владимиром Новиковым. Главки из будущей книги «Роман с языком»

---

Мечта о русофонии

Две тысячи седьмой год набирает обороты. Но что я слышу? Кое-кто у нас порой безграмотно называет его «двухтыще-седьмым годом». Немедленно прекратите! Извольте правильно именовать Год русского языка.

 

Как звучит наше слово в мировом масштабе? Вопрос жизненно важный для тех 288 миллионов жителей планеты, что считают русский язык родным. Смогут ли дети наших бывших сограждан учиться в русскоязычных школах? Будет ли язык Толстого и Достоевского по-прежнему осваиваться студентами западных университетов? Не уроним ли мы сами престиж русской речи, обращаясь с нею небрежно и невежественно?

Повышенным чувством лингвистического патриотизма всегда обладали французы. Социально-культурное бытие своей речи они обозначают понятием «франкофонии». Даже специальное министерство по этой части у них имеется.

А чем мы хуже? Так подумал я однажды и изобрел термин «русофония». Да! В известном парижском русскоязычном журнале «Синтаксис» в 1991 году было напечатано эссе, которое так и называлось – «Русофония». Сочинил я его в Цюрихе, где преподавал русскую литературу. За дверями университета русская речь в ту пору не слышалась, и, разлученный с нею, я начал лелеять мечту о русофонии.

Прошло пятнадцать лет – и что я вижу? В Париже учреждена новая литературная премия «Русофония», которая «будет присуждаться за перевод на француз­ский язык написанного на русском языке литературно-художественного произведения». То есть речь о культурном звучании русской словесности по-французски.

А кто в Москве печется о широком звучании русского слова? В президентском указе «органам исполнительной власти субъектов Российской Федерации рекомендовано осуществить соответствующие мероприятия в рамках проводимого Года русского языка». Может быть, создадут нечто вроде «министерства русофонии»?

Но не будем ждать милостей сверху. Если каждый журналист годик побудет настоящим «русофоном», если добровольно откажется от штампов в писании и сквернословия в устной речи, как свободно вздохнет «великий и могучий»!

Вспомним грустные лингвистические анекдоты советского времени. После того как совет­ские туристы побывали в отеле, у следующих постояльцев из Союза спрашивают: «Вам кофе в постель – или ну его на фиг?» А предлагая бесплатное угощение, официантка поясняет: «Халява, сэр!» То есть мы сами экспортировали отнюдь не лучшие образцы родной речи.

На недавнем международном симпозиуме «Русская словесность в мировом масштабе» много говорилось о величии нашей классики, а вот по адресу современных мастеров слова пришлось услышать неприятные отзывы. Итальянский славист Стефано Алоэ весьма саркастически оценил речевую культуру писателей, приезжавших на неделю русского языка. Так, говорит, некрасиво выступили они у нас в Вероне, что заядлые поклонники России решили не ездить туда на Рожде­ство. Ну, если литераторы делают своей стране такую антирекламу, то чего же ждать от простых смерт­ных...

Ладно, закончим все же на жизнерадостной ноте. Один русский поэт недавно осуществил во Франции своего рода революцию и добился подлинного торжества русофонии. Правда, поэт не слишком молодой: за сто двадцать годков перевалил. И в то же время язык его остался вечно юным. Речь о Велимире Хлебникове. В Лионском университете прошлой осенью состоялась научная конференция хлебниковедов. Обычно тамошние русисты делают свои доклады по-французски – таков неумолимый закон «франкофонии». Но Хлебников – особая статья. Он ухитрялся обходиться без греко-латинских корней, без иноязычной лексики, весь свой мир строил на славянской основе. Смотрят ученые: ну нельзя о Велимире собеседовать иначе, как на родном языке поэта. И три дня звучало на берегах Роны русское слово.

/По материалам газеты «Вечерняя Москва», 2007 год/