Архив
Иван-да-Тамара
Служебный роман
* глазами бывших учеников
Татьяна ЯРЫГИНА
Мы встретились в поликлинике несколько дней назад. Она меня не узнала, но, когда я представилась, вспомнила:
– Это ты?! Здравствуй. А я вот за рецептами – сразу надолго не дают. Каждый месяц хожу…
Тамара Сергеевна. Русский язык и литература. Классный руководитель в обоих смыслах этого слова. Умная, властная, знающая. «Я научу ваших детей писать сочинения», – сказала она родителям на первом же собрании в пятом классе. И действительно научила. Причем всех. Железная дисциплина, мертвая тишина на уроках, тотальный контроль и справедливая оценка.
Через год в школе появился Иван Ильич – отличный преподаватель с ехидным юмором, резкими манерами и неуживчивым характером, – и на уроках математики стало еще тише, чем на русском. Классного руководства ему не дали, но наш шестой «А» стал для него как бы своим – наверно, потому, что усилий и времени отнимал больше других.
В сущности, они были очень похожи, Иван и Тамара: обоим под пятьдесят, «старые холостяки», честные, упрямые, фанатики своих предметов.
Мы боялись и уважали обоих, и все оставшиеся пять школьных лет лавировали между ними. Иногда – с потерями для себя, иногда – с выгодой.
Их конфронтация началась сразу. До середины октября в шестом «А» не могли утрясти расписание – Иван и Тамара сражались за первые уроки (далее эта история повторялась ежегодно).
Потом как-то так получилось, что дополнительные занятия с отстающими (а по алгебре все мы, распущенные в пятом классе хохотушкой Аннушкой, были таковыми) учителя наши назначали на одни и те же часы, что, естественно, приводило к конфликтам.
Регулярно в аскетичном – никаких наглядных пособий и тем более цветочков – кабинете Ивана Ильича появлялась наша раздраженная классная с целью выяснить, почему, собственно, ее ученики И-ов, П-ов и особенно С-ов находятся в настоящий момент здесь(?!), а не там, где им положено быть. Они разговаривали без крика, но так зло, что становилось не по себе. Виноватыми чувствовали себя даже те, кто вообще не посещал дополнительные занятия по русскому.
Один инцидент, в разбирательстве которого я в числе прочих участвовала в качестве свидетеля, запомнился ярче других. На ту субботу, когда полкласса должны были переписывать самостоятельную по квадратным уравнениям, Тамара Сергеевна, заплатив свои личные деньги, купила билеты в ТЮЗ. И дети (безобразие!) предпочли спектакль.
По очереди нас запускали в директорский кабинет и долго выспрашивали, когда именно мы были предупреждены о самостоятельной, сообщал ли кто-нибудь об этом классному руководителю и т.п. Красная от вранья, я стояла перед директором и, глядя в пол, бормотала: «Я не помню». Иван и Тамара сидели в противоположных углах кабинета, как боксеры на ринге.
Шло время, мы взрослели, переходили из класса в класс, но учителя наши никак не хотели заключать хотя бы временное перемирие. Если Тамара Сергеевна репетировала с нами, скажем, Пушкинский вечер, Иван Ильич тут же начинал подготовку к какой-нибудь олимпиаде. Мы, как умели, пытались использовать междоусобицу в своих корыстных целях.
– Завтра пишем сочинение по Грибоедову. На два урока.
– Не-е, у нас завтра контрольная по геометрии.
И Тамара Сергеевна, едва дождавшись перемены, врывалась в учительскую, где уже затягивался «Явой» страстный курильщик Иван Ильич. Ее и без того высокий голос подпрыгивал от возмущения: «Покажите, будьте любезны, свой учебный план!» И контрольная откладывалась на неопределенное (вернее, строго определенное этим самым учебным планом) время.
Но бывало и иначе.
– Тамара Сергеевна, два упражнения на пятницу – много! Нам и так по алгебре восемь номеров задали…
– Замечательно. Тогда кроме этих двух сделаете еще триста десятое со «звездочкой». И в пятницу я соберу тетради!
А какие диалоги звучали на педсоветах! (Кто-нибудь из нас обязательно шпионил.)
Например, Иван Ильич ругал К-ова за два прогула и общее разгильдяйство. Тамара возражала, что у мальчика прекрасная речь, и тут же требовала принять административные меры к Н-ову, игнорирующему сменную обувь. Иван Ильич со снисходительной усмешечкой замечал, что талантливым математикам свойственна рассеянность. «Вам, вероятно, все равно, а в моем классе должна быть чистота», – намекала классная на некоторую холостяцкую небрежность коллеги...
Подслушивающие за дверью делились примерно поровну на два лагеря и вели себя, как футбольные болельщики: «Давай, давай, Иван! Ответный удар!.. Та-ма-ра! Та-ма-ра!» (Все это – кричащим шепотом.)
Кончался педсовет всегда одинаково: потерявший терпение Иван Ильич вылетал в коридор, придерживая рукой багровую лысину.
Борьба изначально была неравной. У Тамары Сергеевны как у классного руководителя были в руках все кнопочки, ниточки и рычаги влияния на нас, любимых: приснопамятная игра «Зарница» (неудовлетворительное поведение – не участвуешь), экскурсии (тройки в четверти – не едешь), классные часы, пионерские (а позже и комсомольские) собрания, сбор макулатуры да мало ли что еще! Позиции математика постепенно ослабевали. Но тут Иван Ильич сделал «ход конем».
В тот год из наших трех восьмых сделали два девятых класса. Одному из них Иван Ильич по договоренности с директором (как ему это удалось с его-то вспыльчивостью и отвращением к дипломатии?) выбил в роно статус математического и получил наконец классное руководство.
Отбор в свой класс он осуществлял единолично – анализируя годовые, четвертные и даже текущие оценки по профильным предметам. Мои друзья-приятели легко попали в заветный список. Я же каждую четверть зависала между четверкой и тройкой и хотя всякий раз выцарапывала-таки четверку, вызывая у Ивана уважение и недоумение одновременно, на «элитный» девятый «А» не рассчитывала. Но очень надеялась. Меня не взяли.
Первого сентября чуть не со слезами на глазах поплелась я в чужой класс, названный Тамарой Сергеевной в пику сопернику гуманитарным. «Тебе-то уж там точно нечего делать. Ты определенно не технарь», – сообщила мне Тамара и раскрыла журнал.
Урок близился к концу, когда в дверь вежливо постучали. Иван Ильич, сопровождаемый директором во избежание эксцессов, извинился и попросил разрешения сделать объявление. Оказалось, в его классе освободилось место, поскольку гений Н-ов ушел в школу при МГУ, где не носят сменную обувь. И он, Иван Ильич, дает возможность трем претендентам (в том числе мне) написать сию минуту без всякой подготовки контрольную, по результатам которой один счастливчик будет зачислен в девятый «А».
Я выбежала из класса, даже не оглянувшись на Тамару, и – ура! ура! – поступила. И только чувство вины, родившееся в полузабытом шестом классе даже у тех, кто не ходил на дополнительный русский, расцвело теперь во мне пышным цветом и отравляло праздник.
Иван Ильич с энтузиазмом взялся за математическую логику и бином Ньютона. Он стал чаще улыбаться, разговаривал с нами «за жизнь», приглашал в гости. В общем, «ход конем» полностью себя оправдал – Иван выиграл.
В октябре Тамара капитулировала – отказалась вести литературу в математическом классе. Нам дали другого учителя. Конец истории? Не совсем…
После зимних каникул посвежевшая в подмосковном доме отдыха Тамара Сергеевна организовала интереснейший литературно-театральный кружок, а для занятий выбрала те же самые вторник и четверг, что были выделены на интегралы-факториалы. И все вернулось на круги своя: Иван бросился к директору, вторник-четверг поменяли на понедельник-среду, но вражда разгорелась пуще прежнего. В кружок записался чуть не весь девятый «А» – там было весело: ставили сценки из пьес, читали «Мертвые души» по ролям, пели. У Тамары Сергеевны был абсолютный слух и чистый красивый голос.
Весь последний год мы просто разрывались на части. Вечно чего-то не успевали, прогуливали то факультатив, то кружок (факультатив чаще!) и, зеленые от переутомления, еле ползали по школьным коридорам. Возмущались родители – по восемь уроков каждый день! Роптали преподаватели биологии и истории, чьи науки были напрочь заброшены «элитным» классом. А Тамара и Иван все тянули одеяло на себя:
– Вы нарочно устроили конкурс чтецов 20 февраля, чтобы Р-ова и М-ов не поехали на городскую олимпиаду!
– Если класс математический, это не значит, что можно пренебречь родным языком! Каждый культурный человек…
Но никто больше не торчал под дверью учительской. Мы перестали делиться на команды и принимать чью-либо сторону. Мы в этом не участвовали. Впрочем, Иван и Тамара в нашем участии и не нуждались – мы давно являлись не причиной (если вообще таковой когда-то были), а поводом их многолетнего привычного противостояния, удачно названного кем-то из наших балагуров феодальными распрями.
Все двадцать восемь выпускников «А» класса поступили
в дневные вузы с первой попытки. Один – в архитектурный, двое –
в медицинский, трое – в педагогический, остальные – в технические.
Иван и Тамара подали заявления об уходе одновременно, сразу после нашего выпускного. Так разводятся родители, когда дети выросли. «Папу» мы несколько раз навещали. «Маму» – никогда.
– …И от давления не забыть бы что-нибудь… А какую тему ты писала на вступительном?
– «Петербург Достоевского». Комнаты-гробы, дворы-колодцы и все такое…
– Какой примитив! Хотя ведь ты на ЭВМ, кажется, поступала…
– И поступила. А на четвертом курсе бросила и пошла на филфак, а там – «Предметно-бытовая деталь в прозе Пушкина, Лермонтова, Гоголя». Представляете?
– Я же говорила, что научу вас писать сочинения!
Двадцать лет спустя Тамара Сергеевна отвоевала небольшой плацдарм у Ивана Ильича. Вот она, долгожданная и заслуженная победа!
Победа – обеда – беда – еда – да – а? Филфак я так и не закончила…